Мими просто лежала, словно самоуверенный человек, обладающий доступом к безграничной силе.

Иммаколата больше не могла выносить ожидание. Она сделала шаг к кровати в надежде заставить эту суку показать свои способности, каковы бы они ни были. И снова не увидела никакой реакции.

Может быть, она неверно истолковала выражение лица Мими? Может быть, она лежит так спокойно вовсе не от самоуверенности, а от отчаяния? Можно ли надеяться, что хранительница каким-то чудесным образом оказалась беззащитна?

Иммаколата коснулась раскрытой ладони Мими, провела пальцем по затертому рисунку. Сила, заключенная в нем, изошла. Больше ничто не отделяло ее от женщины, лежащей на кровати.

Если до сих пор Иммаколата не знала, что такое удовольствие, то сейчас она это узнала. Невероятно, но хранительница была беспомощна. У нее не нашлось никакого финального разрушительного заклятия. Если она когда-либо и обладала силой, то возраст уничтожил ее.

— Пришло время откровений, — произнесла Иммаколата, позволяя капле из потока взмыть в воздух над трясущейся головой Мими.

Дежурная медсестра посмотрела на часы на стене. Прошло полчаса с тех пор, как она вышла из палаты, оставив заплаканную дочь миссис Лащенски с ней наедине. Строго говоря, она должна была перенести этот визит на следующее утро, но женщина добиралась до больницы всю ночь, а кроме того, пациентка могла и не дотянуть до рассвета. Иногда приходится нарушать правила, однако тридцати минут вполне достаточно.

Когда медсестра двинулась по коридору, из палаты пожилой женщины донесся крик и грохот перевернутой мебели. Сестра бросилась к двери. Ручка была липкая и наотрез отказывалась поворачиваться. Сестра забарабанила в дверь, поскольку шум в палате становился все громче.

— Что у вас происходит? — кричала она.

А в палате инкантатрикс смотрела сверху вниз на мешок старых костей и иссохшей плоти, лежавший на кровати. Откуда эта старуха нашла силу воли, чтобы отказать ей? Сопротивляться колющим иглам вопросов, когда менструум затекал ей в рот, добираясь до каждой ее мысли?

Совет сделал верный выбор, назначив Мими одной из трех хранителей Сотканного мира. Даже теперь, когда менструум снял печати с ее разума, она готовилась к последнему, абсолютному, противостоянию. Она готовилась умереть. Иммаколата видела, что она желает, чтобы смерть пришла до того, как иглы выпустят наружу ее тайны.

Призывы медсестры с другой стороны двери становились все настойчивее и пронзительнее:

— Откройте дверь! Прошу вас, скорее откройте дверь!

Время уходит. Не обращая внимания на крики сестры, Иммаколата закрыла глаза и покопалась в прошлом. Она надеялась, что этот ворох образов продлит жизнь разума старухи достаточно, чтобы иголки успели сделать свое дело. Первую часть видения Иммаколата сотворила быстро: образ смерти из ее единственного настоящего убежища в Королевстве, из усыпальницы. Другая часть была более сложной, поскольку Иммаколата всего раз или два видела мужчину Мими, оставшегося в Фуге. Но менструум имеет свои способы оживлять память. Есть ли лучшее доказательство могущества иллюзии, чем выражение лица старухи, когда ее давно потерянная любовь возникла в ногах кровати и протянула к ней гниющие руки? Иммаколата приготовилась и нацелила вопросы прямо в мозг хранительницы, но, прежде чем она успела отыскать там ковер, Мими последним титаническим усилием вцепилась в простыню непарализованной рукой и оттолкнулась, устремляясь навстречу призраку, красноречивому наваждению инкантатрикс.

После чего упала с кровати и умерла, не успев коснуться пола.

Иммаколата взвизгнула от ярости, и в этот миг медсестра широко распахнула дверь.

О том, что она увидела в шестой палате, она не рассказывала никому до конца своих дней. Отчасти из-за того, что боялась наказания, отчасти потому, что если ее глаза не лгали и в мире действительно существуют такие ужасы, какие она мельком увидела в палате Мими Лащенски, то сами разговоры о них могут приблизить их приход. А она, обычная современная женщина, не умела молиться и не знала никаких способов уберечься от этой тьмы.

Кроме того, кошмар растворился у нее на глазах. Обнаженная женщина и мертвый мужчина в ногах кровати исчезли, будто их никогда не было. В палате осталась только дочь, приговаривающая: «Нет… нет…», и мертвая мать на полу.

Но когда она снова вошла в палату, безутешная дочь уже сказала матери прощальное «прости» и ушла.

— Что случилось? — спросил Шедуэлл на обратном пути из больницы.

— Она умерла, — проронила Иммаколата и больше не произнесла ни слова, пока они не удалились на две мили от ворот.

Шедуэлл слишком хорошо знал ее, чтобы настаивать. Она расскажет сама, когда придет время. Что она и сделала.

— У нее не было никакой защиты, Шедуэлл, не считая одного жалкого трюка, которому я научилась еще в колыбели.

— Разве такое возможно?

— Может быть, она просто состарилась, — последовал ответ Иммаколаты. — Ее разум сгнил.

— А что с остальными хранителями?

— Кто знает? Может быть, умерли. Скитаются по Королевству. Под конец она осталась совсем одна. — Инкантатрикс улыбнулась, хотя улыбка была незнакома ее лицу. — Я так осторожничала, так предусмотрительно себя вела, так боялась, что она знакома со смертельными заклинаниями. А у нее не было ничего! Ничегошеньки. Обычная старуха, умирающая на больничной постели.

— Если она последняя, значит, нас больше никто не остановит? Нет никого, кто помешал бы нам добраться до Фуги.

— Похоже, так, — отозвалась Иммаколата, затем снова погрузилась в молчание, с удовольствием наблюдая, как за стеклом скользит спящее Королевство.

Оно по-прежнему забавляло ее, это скорбное место. Не внешними особенностями, а непредсказуемостью.

Они состарились здесь, хранители Сотканного мира. Те, кто любил Фугу так сильно, что посвятил жизнь ее защите, в итоге утомились от вечного бдения и стали забывчивыми.

Зато ненависть все помнит. Ненависть помнит даже тогда, когда любовь потеряла память. Иммаколата — живое тому доказательство. Ее цель — отыскать Фугу и вырвать ее сияющее сердце — была ясна и после поисков, затянувшихся на целую человеческую жизнь.

Поиски скоро завершатся. Фуга будет найдена и выставлена на аукцион, ее земли сделают игровыми площадками для чокнутых, а ее народы, четыре великие семьи, продадут в рабство или обретут на вечное скитание по этому безнадежному миру. Иммаколата оглядела город. Слабый свет омывал асфальт и кирпич, прогоняя остатки очарования, которое придавала улицам ночь.

Магия ясновидцев недолго продержится в таком мире. А кто они без своих заклинаний? Потерянные люди, преследуемые видениями, но не способные их оживить.

Они могли бы о многом поговорить с этим тусклым жалким городом.

За восемь часов до смерти Мими в больнице Сюзанна вернулась в дом на Рю-стрит. Спускался вечер, дом был насквозь пронизан лучами янтарного света, его мрачность почти исчезла. Но радость длилась недолго. Солнце закатилось, и Сюзанне пришлось зажечь свечи — они во множестве стояли на подоконниках и шкафах, утопленные в могилах своих предшественников. Иллюминация получилась более