поднимется солнце. Они двигались в том же направлении, какого придерживались в предыдущие четыре дня.

Первый раз за все время окружающий пейзаж стал немного другим, размеренные падения и подъемы барханов сменились гораздо более высокими и нерегулярными песчаными холмами.

Песок на этих холмах был мягкий, он осыпался шуршащими лавинами под ногами людей и животных. Ехать верхом было невозможно. Путники увещевали верблюдов, все еще напуганных после вчерашнего происшествия, перед каждым новым крутым подъемом осыпали их проклятиями и льстивыми словами. И все это только ради того, чтобы подняться на вершину и обнаружить впереди еще более высокий бархан.

Не было отдано никаких распоряжений, но ибн-Талак почему-то больше не возглавлял четверку, его место занял Шедуэлл. Он вел теперь отряд по пескам вверх-вниз. Между барханами дул легкий ветерок, но его вкрадчивость выводила из себя посильнее урагана. Казалось, он шепчет что-то, пробегая по песку, однако уловить смысл послания было невозможно.

Но Шедуэлл знал, о чем нашептывает ветер.

«Иди, — говорил он, — иди, если смеешь. Еще один холм, и ты получишь все, о чем когда-либо мечтал».

Шедуэлл поддавался на его уговоры и поднимался на следующий склон, выходил из прохладной тени под слепящее солнце.

Они уже близко, он знал это, совсем близко. В начале дня Джабир принялся жаловаться и требовать, чтобы они остановились и дали верблюдам отдохнуть, но Шедуэлл не согласился. Он ускорил шаг, его разум уже не обращал внимания на физические неудобства, едва ли не парил над телом. Пот — ерунда, боль — ерунда. Все это можно перетерпеть.

И вот, на вершине бархана, куда они поднимались едва ли не час, обещания ветра подтвердились.

Пески остались позади. Впереди расстилалась терраса, совершенно плоская на всем обозримом пространстве. Правда, это обозримое пространство простиралось всего на несколько миль, поскольку ветер нес с собой песок, закрывающий горизонт, как дымовая завеса. В Руб аль-Хали эта плоскость казалась еще более изысканным запустением: пустота для настоящего ценителя.

— Господь Всемогущий, — выдохнул Хобарт, поднимаясь туда, где стоял Шедуэлл.

Коммивояжер вцепился ему в руку. Он дышал часто и сипло, с обгоревшего под солнцем лица градом катился пот.

— Не дай мне упасть, — пробормотал он. — Мы уже у цели.

— Почему бы не передохнуть, прежде чем идти дальше? — предложил Хобарт. — Может, остановиться до завтра?

— Неужели ты не хочешь поскорее увидеть своего дракона? — спросил Шедуэлл.

На это Хобарт ничего не ответил.

— Тогда я пойду один, — только и сказал Шедуэлл.

Он выронил поводья верблюда и заковылял вниз по склону на равнину.

Хобарт оглядел стерильную плоскость. Шедуэлл говорил правду: они уже очень близко, он чувствует. И эта мысль, всего несколько дней назад воодушевлявшая его, теперь нагоняла страх. Он достаточно насмотрелся на Пустую четверть, чтобы понять: обитающий здесь дракон вовсе не тот переливающийся красками монстр из его снов. У Хобарта не хватало воображения, чтобы представить ужас, угнездившийся в подобном месте.

Но одно он знал наверняка: этому существу наплевать на закон и его защитников.

Если проявить решимость, еще можно повернуть назад, подумал Хобарт. Можно убедить проводников, что Шедуэлл загонит их насмерть, что разумнее оставить Коммивояжера наедине с его безумием. А тот был уже у подножия бархана и продолжал удаляться, даже не удосужившись посмотреть, идут ли за ним остальные.

«Пусть себе идет, — сказала какая-то часть Хобарта, — пусть найдет свой Бич, если уж так хочет, а заодно и смерть».

Но как бы он ни был напуган, Хобарт не мог заставить себя повернуться к равнине спиной. Воображение, сузившееся до размеров узкого тоннеля, снова показывало ему его собственные руки, оживленные неистребимым огнем. В тот исключительный миг видения он ощущал вкус силы, для описания которой не существовало слов, и никакие последующие события — ни поражение, ни унижения — не могли затмить это воспоминание.

Где-то там, далеко отсюда, еще живут те, кто нанес ему поражение, кто попрал закон, реальный и праведный. Вернуться к ним со стекающим по пальцам огнем и заставить их низко склонить головы — вот мечта, ради которой стоит сносить жар пустыни.

Мечтая о пламени, Хобарт взял поводья верблюда Шедуэлла и пошел по следам Коммивояжера вниз по ослепительному песку.

Оценить расстояние было невозможно и на равнине, по которой они шли теперь. Барханы у них за спиной скоро затянула пелена песка, а впереди такая же пелена затягивала горизонт. Дул настойчивый ветер, но он нисколько не освежал, а просто затруднял и без того нелегкий путь, норовил сбить с ног, отчего каждый шаг давался мучительно трудно. Но ничто не могло остановить Шедуэлла. Он шагал, словно одержимый, пока — после часа ходьбы через это пекло — не встал как вкопанный и не указал на что-то в жарком мареве.

— Вот оно, — сказал он.

Хобарт поравнялся с ним, сощурил воспаленные глаза и проследил за указующим пальцем. Но песчаная пелена застилала ему глаза.

— Ничего не вижу, — ответил он.

Шедуэлл вцепился ему в руку:

— Да смотри же, черт побери!

И на этот раз Хобарт понял, что Шедуэлл не ошибся. Недалеко от того места, где они остановились, вроде бы начинался новый подъем.

— Что это такое? — Хобарт кричал, стараясь заглушить ветер.

— Стена, — прокричал в ответ Шедуэлл.

Хобарту показалось, что она больше похожа на гряду холмов, чем на стену, поскольку тянулась до самого горизонта. Но кое-где в ней виднелись бреши, а прямизна доказывала, что Шедуэлл прав. Это действительно была стена.

Не говоря больше ни слова, они пошли к ней.

За стеной не было заметно никакой постройки, однако строители стены явно дорого ценили то, что она призвана хранить и защищать, потому что с каждым шагом очевиднее проявлялась грандиозность сооружения. Стена поднималась над пустыней футов на пятьдесят или выше, однако каменщики были настолько искусны, что было совершенно непонятно, как именно она возведена.

Отряд остановился ярдах в двадцати от стены, предоставив Шедуэллу самому приблизиться к ней. Он протянул руку, чтобы коснуться камня; камень был горячий и такой гладкий, что на ощупь казался почти шелковым. Создавалось впечатление, будто стена сделана из оплавленной скалы, что ее создали умельцы, способные лепить из расплавленной лавы, как из обычной глины. Очевидно, нет способа повредить эту поверхность, лишенную каверн и царапин, даже если бы у кого-то из них еще остались силы ковырять кладку.

— В ней должны быть ворота, — заявил Шедуэлл. — Будем двигаться, пока не найдем их.

Солнце уже садилось, воздух начал остывать. Однако ветер не давал путникам ни секунды передышки. Казалось, он охраняет стену, сечет их по ногам, словно желает опрокинуть на песок. Но они уже без ущерба для себя забрались так далеко, и теперь все их страхи сменились любопытством, желанием