туарегского племени, как возведенная в ранг святой, Мария была никак не ниже здравствующего царька, и, поведи она себя по-другому, Иса просто бы ее не понял.

— Мой народ чтит вас как святую! — сказал Иса, едва войдя в кабинет и приложив левую руку к сердцу.

— Это для меня честь, — отвечала Мария, — я постараюсь оправдать доверие вашего народа. Садитесь вот здесь, за столик, а я сяду напротив. Хотите кофе?

— О нет, моя госпожа! — высокопарно отвечал Иса. — Я весь внимание.

— Это хорошо, — обронила Мария, — внимание вам понадобится. Я пригласила вас как специалиста по строительству дорог.

По самодовольному, ухоженному лицу туарега скользнуло недоумение, видимо, он ожидал чего угодно, только не этого.

— Расскажите мне о своих профессиональных возможностях и пристрастиях.

Царек Иса почувствовал себя на экзамене, подтянулся и стал рассказывать.

— Что ж, — подытожила Мария, когда он закончил, — я вижу, вы учились прилежно, мне нравится ваш взгляд на тунизийские проблемы, есть у вас и первичные представления о том, как их надо решать.

— Спасибо! — Иса опять прижал руку к сердцу, что означало высшее уважение.

— Помнится, вы хотели строить дороги. Желание не пропало?

— Конечно, нет. Я собираюсь создать фирму.

— Собственное дело — это всегда интересно. Но, может быть, пока начнете работать со мной и с господином Хаджибеком? Мы уже получили заказ, весьма объемный.

— А что я должен делать?

— То, чему вас учили. Мы приглашаем вас на правах главного специалиста.

— Наемного? Но у меня есть средства, я мог бы…

— И у нас есть, и мы уже можем. Подумайте. Я понимаю, что вы царь в своем племени… Знаете, а у нас был царь Петр Великий, так он начинал свою карьеру с ученика плотника, уже будучи царем всей России. Мы же предлагаем вам сразу что-то вроде главного инженера. Подумайте.

Иса вспотел, на его широком и низком лбу выступили капли пота.

— Я не царь. Царь — мой отец, но он давно болен и нигде не бывает, поэтому многие думают, что я… А я младший сын, поэтому учился в Париже. Я не должен был быть вождем племени, но мой старший брат погиб, когда я только окончил курс в Эколь-Пон-э-Шоссе, и теперь я…

— Понятно. Вы были принц. А теперь наследный принц.

— Да.

— Я буду ждать вашего решения. — Мария ослепительно улыбнулась туарегу и встала с кресла.

Каждый четверг Николь приезжала инспектировать работы по строительству дома для своих названных сестер. Что-что, а подмечать недостатки она умела, глаз у нее был безошибочный от природы да к тому же еще наметанный в дворцовом хозяйстве.

— Ну у тебя и глаз-алмаз! — как-то похвалила ее Мария.

— У всех два глаза, два уха, один нос, один рот. И никто ничего не возьмет с собою туда! — Николь ткнула пальцем в небо так значительно и ее большие, яркие темно-карие глаза с тяжелым металлическим блеском осветила на миг такая кроткая печаль, что Мария и Уля невольно подняли головы вослед ее жесту.

Два перистых облачка летели по высокому пустынному небу куда-то на юг — в Сахару, а может, и еще дальше, к озеру Чад, а потом к океану, чтобы пополнить его своими жизнями. Примерно так подумала об облаках Уля и простодушно спросила:

— Маша, а как далеко могут улететь облака? Короткая или длинная у них судьба?

— Разная. Вот до этих облаков верхнего яруса от нас километров восемь. Видишь, они как перламутровые? Такие облака так и называются перистые перламутровые, а еще бывают перистые серебристые — в зависимости от того, какое облако как отражает свет, мы в Морском корпусе учили.

— А в облаках вода?

— В этих? Нет, в этих крохотные льдинки. Там, в вышине, очень холодно. Если по Цельсию, то минус пятьдесят и ниже.

— Господи! — воскликнула Уля. — Так что, в раю ходят в шубах, валенках и треухах?!

— Ой, смешная ты, Улька! Какие у тебя повороты!

— О чем вы разговариваете? — ревниво спросила Николь, которая очень не любила, когда ее сестрички, забываясь, переходили на русский.

— Прости, пожалуйста, — смутилась Мария. — Об облаках. Уля спрашивает, долетят ли они до океана.

— Нет, ты говоришь не все. Куда они долетят — это не смешно, а вы смеялись, — с нотками обиды в голосе сказала Николь.

Мадам Николь вошла в ту полосу жизни, которая тяжело дается многим женщинам. Хотя при макияже она и выглядела замечательно, но все-таки ей было за пятьдесят.

В последнее время Николь не испытывала раздражения только в обществе Шарля, Марии и Ули — всех вместе и каждого в отдельности. Наверное, оттого, что Николь инстинктивно знала край, чувствовала ту точку возврата, которую нельзя проходить ни самолетам, ни людям в отношениях друг с другом, а тем более с равными себе, с теми, для кого она не мадам губернаторша, а просто Николь. В эту нелегкую для нее пору появление Ули и строительство дома стали той отдушиной, что помогала ей жить.

Николь полюбила Улю даже больше, чем когда-то Мари. Она приняла ее как свой последний оплот. Николь была подлинной женщиной, и ей всю жизнь хотелось вложиться в кого-нибудь без остатка. Да, она вкладывалась в Шарля, но его одного ей было мало, душа ее томилась всю жизнь по ребенку. Когда-то она пыталась удочерить Мари… Нет, она не держала зла на Марию, просто помнила, что нельзя решать судьбу другого человека, не заручившись его согласием, нельзя даже и в мыслях посягать на такое. Если, конечно, не хочешь 'получить в лоб', как говаривали когда-то в марсельской оперетте.

Николь с упоением обучала Улю верховой езде, стрельбе из пистолета, плаванию. Мария даже стала слегка ревновать Улю к Николь, хотя и понимала побудительные мотивы последней. Уля училась всему с жадностью. По десять раз на дню она благодарила Николь, и та всякий раз расцветала от простодушных и искренних Улиных слов. Что-что, а фальшь Николь чувствовала мгновенно, а тут не было даже малейшего намека на фальшь. Люди всегда привязываются к тем, в кого вкладываются, и мужчины, и женщины, но женщины особенно сильно, бескорыстно, самозабвенно.

Строительство дома продвигалось довольно быстро. Господин Хаджибек был прав — строят деньгами. Дом возвели из камня, ширина стен внушала уважение: несущие стены были толщиной в один метр двадцать сантиметров, а перегородки между помещениями в полметра.

— Да это ж будет не дом, а крепость! — сказала Уля.

— А как же, — отвечала Николь, — так и должно быть! Когда Шарль будет уезжать в Париж или с инспекциями по округу, я буду жить у вас. Ах, как весело будет нам втроем!

— Весело — это очень важно, — вступила в разговор Мария. — Как сказал ваш французский композитор Сен-Санс: ' Не пришлось бы вам впоследствии горько сожалеть о времени, безвозвратно утраченном для веселья!'

— Ай, молодец! — хлопнула в ладоши Николь. — Вот и повеселимся, да, девочки?

— Да! — почти в унисон ответили ей названные сестры, и лица их просияли при этом с такой надеждой, что любой бы поверил — именно так и будет.

— А все-таки какой благородный материал — камень, — задумчиво оглаживая шершавую наружную стену дома, сложенную из светло-серого песчаника, тихо промолвила Мария и вдруг подумала, что этот