старого стекла из разбитого окна в кухне. Она лежала в кровати. Теплое желтое солнце вливалось через южное окно, касаясь ее руки, лениво покоящейся на одеяле. Мэгги лежала, не имея никакой охоты двигаться, с изумлением слушая, как ее жизнерадостный муж носится из комнаты в комнату в порыве мгновенного вдохновения, жизнерадостный — вот точное слово. Сегодня ты делаешь ему больно или разочаровываешь, а назавтра все забыто. Он снова полон сил. Вряд ли она могла сказать о себе то же самое. Он был словно фейерверк, летающий и взрывающийся по всему гулкому дому.

Она соскользнула с кровати. «Что ж, попробуем внести свою лепту, — подумала она. — Сделаем правильное лицо. — Она посмотрела в зеркало. — Интересно, можно ли как-то нарисовать на нем улыбку?»

После мимолетного подгоревшего завтрака Уильям наградил ее шваброй и поцелуем.

— Вперед, все выше и выше! — прокричал он. — Ты хоть знаешь, что цель человека не в любви или сексе и не в том, чтобы достичь успеха или быть не хуже людей? Не слава и богатство! Нет, мадам, самую долгую битву человечество ведет против стихии грязи. Она проникает во все щели и закоулки дома! О, если бы мы весь год просидели, просто качаясь в креслах, мы заросли бы в грязи по уши, города пришли бы в упадок, сады превратились в пустыни, а гостиные — в помойки! Боже, так вот и приподнял бы весь этот дом и вытряхнул бы его хорошенько!

Они принялись за работу.

Но она быстро устала. Сперва она жаловалась на спину, потом на «головную боль». Он принес ей аспирин. Наконец, она просто была измотана этим нескончаемым количеством комнат. Она потеряла им счет. А пылинкам в комнатах? Их число вообще зашкаливало за квинтиллионы! Ходя по дому, Мэгги начала чихать и сморкаться, уткнув свой маленький носик в платок, вся горя от смущения.

— Лучше тебе посидеть, — сказал Уильям.

— Ничего, все в порядке, — ответила она.

— Тебе лучше пойти отдохнуть, — без улыбки произнес он.

— Со мной все будет отлично. До обеда еще далеко.

Это было неприятной неожиданностью. Только первое утро, а она уже устала. И Мэгги чувствовала, как щеки заливает стыдливая краска. Потому что это была странная усталость, усталость от ненужных переживаний, лишних движений и напряжения. До сих пор ты обманывала себя, но это предел. Да, она устала, но не от работы, а от самого этого места. Не прошло и двадцати часов, проведенных здесь, а она уже устала от этого дома, ей плохо от него. И Уильям видел, что ей плохо. Что-то неуловимое в ее лице говорило об этом. Что именно, она сама не знала. Это как проколотая шина: ты не сможешь найти, где прокол, пока не погрузишь ее в воду, и тогда из воды поднимутся пузырьки. Мэгги не хотелось, чтобы он видел, как ей плохо. Но то и дело думала, как ее друзья приедут к ней в гости и что они будут говорить потом между собой дома за чаем: «Что случилось с Мэгги Клинтон?», «О, вы не слышали? Она вышла за того писателя, и теперь они живут на Банкер-Хилле. Представляете, на Банкер-Хилле? В старом доме с привидениями или что-то в этом роде!», «Надо будет как-нибудь ее навестить», «О да, это ужасно забавно. Дом — такая развалина, просто развалина. Бедная Мэг!»

— Раньше ты могла каждый день утром и после полудня сыграть я-не-знаю-сколько теннисных сетов подряд, а в перерыв еще и партию в гольф, — заметил он.

— Со мной все будет нормально, — ответила она, не зная, что еще сказать.

Они стояли на лестничной площадке. Лучи утреннего солнца падали сквозь разноцветные витражи высокого окна. Тут были и маленькие розовые стеклышки, и синие, и красные, и желтые, и фиолетовые, и оранжевые. Многоцветные блики светились на ее лице и на балясинах перил.

Несколько мгновений он неотрывно смотрел на эти разноцветные стеклышки. Потом перевел взгляд на нее.

— Прости за мелодраматичность, — сказал он, — но когда я был маленьким, совсем мальчишкой, я кое-что узнал. У моей бабушки в доме был холл с лестницей, и наверху — окно с такими же вот разноцветными стеклышками. Я часто поднимался туда и смотрел сквозь эти цветные стеклышки, и… — Он вдруг швырнул на пол пыльную тряпку. — Да что там. Тебе не понять.

И он пошел прочь от нее вниз по лестнице.

Мэгги стояла и смотрела ему вслед. Она взглянула на разноцветные стекла. Что же он хотел такое сказать, что-нибудь до смешного банальное, а потом передумал? Она подошла к окну.

Сквозь розовое стекло мир внизу стал радостным и теплым. Запустелая округа из убогих домишек, сгрудившихся на краю пропасти, окрасилась в розовые закатные тона.

Мэг посмотрела сквозь желтое стекло. И мир наполнился солнечным светом, ярким, сверкающим и чистым.

Она посмотрела сквозь фиолетовое стекло. И мир закрыла туча, он стал болезненно-тоскливым, и люди в нем выглядели прокаженными, падшими духом и покинутыми. Дома казались почерневшими и безобразными. Как будто все покрылось синяками.

Она снова посмотрела сквозь желтое стекло. И вновь засветило солнце. Любая дворняжка казалась умным и милым псом. Самый грязный мальчишка казался чистюлей. Обветшавшие дома как будто засверкали новенькой краской.

Мэг взглянула на Уильяма, который, стоя внизу у лестницы, спокойно, с бесстрастным выражением лица, набирал номер телефона. Затем она снова перевела взгляд на цветные стеклышки и вдруг поняла, что он имел в виду. Ты можешь выбирать, сквозь какое стекло смотреть на мир. Сквозь темное или светлое.

Она почувствовала, что все потеряно. Она чувствовала, что уже слишком поздно. Иногда, даже если еще не поздно, чувствуешь, что все потеряно. Надо что-то сказать, произнести одно слово. Одно- единственное слово. Но она была не готова. Сама эта мысль была слишком нова для нее. Сейчас у нее не нашлось бы нужных слов, чтобы выразить, о чем она думает. Эта мысль просочилась внутрь нее. Она почувствовала лишь первое слабое волнение, но задушила его своим страхом и ненавистью к самой себе. А затем она почувствовала быстрые уколы ненависти к этому дому и к Уильяму за то, что они заставили ее ненавидеть саму себя. И в конце концов это вылилось в обычное раздражение, раздражение лишь против собственной слепоты.

Уильям разговаривал по телефону. Его голос разносился по великолепным лестничным маршам. Он звонил агенту по недвижимости.

— Мистер Вульф? Я по поводу дома, который вы мне продали на прошлой неделе. Послушайте, как вы думаете, могу ли я продать его? Быть может, с маленькой прибылью?

Тишина. Мэгги слышала, как учащенно забилось ее сердце.

Уильям положил телефонную трубку.

— Он может продать его, — сказал он, не глядя на Мэг. — С небольшой выгодой.

— С небольшой выгодой, — повторил Слухач в высотах дома.

Они молча обедали, когда кто-то громко постучал во входную дверь. Уильям, с несвойственным для него молчанием, пошел открывать.

— Чертов звонок не работает! — раздался в холле крикливый женский голос.

— Бесс! — воскликнул Уильям.

— Билл, старый сукин… эй, а местечко-то ничего!

— Тебе нравится?

— Нравится ли мне? Повяжи-ка мне платок на голову и дай в руки швабру!

Они начали о чем-то весело болтать. На кухне Мэгги отложила нож для масла и стала слушать, холодея от тревоги.

— Господи, что бы я только не отдала за такое местечко! — кричала Бесс Олдердайс, с топотом бегая по всему дому. — Ты только взгляни на эти перила ручной резки. Хейсус, как говорят испанцы; ты только посмотри на эту хрустальную люстру! Кто ж тебе такое сокровище втюхал, а, Билл?

— Нам повезло, что его выставили на продажу, — ответил Билл из прихожей.

— Я много лет назад положила глаз на этот дом! И вот ты, ты, проклятый везунчик, ты выхватил его прямо из цепких чумазых лапок добрейшей Бесс Олдердайс.