Я благодарю Господа за то, что он дал мне счастье встретить Вас».

   Такую бы записку да супруге Мальчевского — то-то было бы шороху в их семье. Мальчевскому было тогда около тридцати, ей — восемнадцать. Ее встреча с ним потрясла, и его, наверное, тоже. Те несколько записок, которые были вклеены в дневник, это подтверждали.

   Постепенно у Мальчевского возникла мысль устроить ее в МГУ. Перевести в Москву студентку первого курса провинциального педагогического института, каких в стране сотни, не так-то просто. Но Мальчевский задействовал все свои возможности.

   Он был женат, разводиться не собирался и в этом Алену не обманывал. Она знала, на что шла. Тем более что и она, так же как и он, уже не могла представить жизнь без постоянных встреч с ним.

   Возможно, несколько лет он помогал ей в Москве. Потом их отношения перешли в более спокойную фазу, стали скорее дружескими. А потом начали угасать.

   Турецкий еще немного посидел над дневником, раздумывая, что делать с ним дальше. Можно было, поблагодарив Тамару Игоревну, забрать его в Москву и приобщить к делу. То-то удивился бы Виктор Николаевич Аристов и те в президентских структурах, кто требовал отчетов, - способности Турецкого так глубоко копать. Отыскать девичий дневник, оставленный на сохранение школьной учительнице, не каждому дано. Но пользы для расследования от него не было никакой. Разве что он давал некоторые представления о личности Ветлугиной. А сие президентские структуры вряд ли интересовало, им был важен результат, а не психологический экскурс в любовные отношения восемнадцатилетней провинциальной девы со взрослым столичным мужчиной.

   — Еще раз спасибо, Тамара Игоревна. — Турецкий вернулся в гостиную и бережно протянул тетрадь.— Я просмотрел все, что надо. Думаю, его лучше снова так же заклеить и больше не трогать.

   — А я надеялась, что вы его возьмете,— проговорила старая учительница задумчиво.— Надо смотреть правде в лицо — я ведь довольно стара. А что же потом? Быть может, отнести его в краеведческий музей? Как вы посоветуете?

   — Если честно, Тамара Игоревна, только не сочтите мой совет за кощунство, лучше его уничтожить. Чтобы больше к нему не прикасался никто. — Турецкий поднялся. — Пожалуй, пора наведаться и к ее родителям.

* * *

   В отличие от дома Тамары Игоревны калитка у дома Ветлугиных была распахнута. Из дома доносились громкие мужские голоса и смех.

   — Гляди, мент утренний идет! — услышал вдруг Турецкий. — И тут достал!

   На крыльце сразу появился юркий мужичок, лицо которого полиловело еще больше.

   — А ордер у вас есть, чтоб в мой дом входить? — спросил он с некоторым пьяным куражом.

   — Ордер, если ты так хочешь, через час будет. Но тогда тебе придется разговаривать со мной в другом месте. А уж когда ты оттуда выйдешь, — Турецкий присвистнул, — я и не знаю.

— Ну-ну, — сказал юркий мужичок и посторонился.

   В доме все было заплевано и загажено так, словно здесь не убирались со времен постройки.

   Его приветствовала вся веселая компания «болельщиков», не считая спящего на засаленном диванчике самого наперсточника.

«Как же тут старики живут», — подумал Турецкий.

   — Ну, достал ты нас, мужик, — беззлобно сказал тот, который утром был в белой сорочке, а теперь раздетый по пояс сидел за замызганным столом.

   Турецкому подставили табурет. Он брезгливо покосился на него, но сел.

   — Так за каким хреном тебя принесло, гражданин начальник? Игра в наперсток не запрещена, — стал спрашивать малый в майке.

— Подожди, давай человеку нальем, а потом будем обсуждать его проблемы,— перебил юркий, переставил несколько стаканов, нашел какой почище и налил водки.

— Пей, начальник. Мы с тобой по-доброму.

— Так, ребята, а где хозяева дома?

— Какие хозяева? Я хозяин, — ответил юркий.

— Он, он хозяин, — подтвердили остальные.

   — Я спрашиваю о настоящих хозяевах. — Турецкий посмотрел в упор на юркого. — Ты ведь Лева?

   «Неужели закончится все же примитивной чернухой! — подумал он. — Племянник замочил родственников, чтобы завладеть домом и пропить его».

   Подобных бытовух сейчас по стране было множество. Только ими не занималась Прокуратура Российской Федерации.

   — А, тебе диды нужны! — обрадовался юркий Лева. — Так они отдыхают в той комнате.

— Проводи, — предложил Турецкий.

   — Они, как Аленку убили, совсем ослабели, — сказал Лева и повел его по коридорчику в дальнюю комнату. — Дядька еще ходит, а тетка слегла. А вы что, из Москвы к нам приехали убийцу искать?

   — Возможно, — неопределенно ответил Турецкий. — Ты думаешь, не найдем?

   — Смотря где искать будете. Если здесь — так и не найдете. Мы как раз с парнями это обсуждали. Тут что искать. Искать в Москве надо.

   Если он был всамделишным убийцей, то держался чересчур нахально.

   — Эй, диды, тут до вас особо важный следователь из Москвы приехал! — крикнул он и показал на дверь: — Там они.

   За дверью послышался какой-то стук, затем показался небритый старик, опиравшийся на толстую палку.

   — К нам, что ли? — старик приложил ладонь к уху. — Говорите громче, я плохо слышу.

   — Следователь по особо важным делам Турецкий, из Москвы, — почти прокричал Александр Борисович и вынул удостоверение.

Старик смотреть удостоверение не стал.

— Входите, — сказал он и махнул рукой Турецкому.

    На кушетке, накрытая вытертым одеялом, лежала старая женщина.

Что-то в ее лице было общее с Аленой.

   — Входите, входите, я совсем не встаю, — проговорила она плачущим голосом.

   Комната их, особенно по контрасту с предыдущей, показалась Турецкому идеально чистой. Окно было открыто хотя и в заросший, но все же сад.

— Так вы из собесу? — неожиданно спросил старик.

   — Я следователь по особо важным делам из Москвы. — Турецкий старался говорить громче.

   — Что теперь следовать, раньше надо было следовать, когда жива была. А теперь вас хоть тыщи будут следовать, Аленку не возвернете. — Старик говорил ворчливо.

   — Мы из собеса человека ждем, чтоб акт составил на нас, — объяснила мать Алены Ветлугиной.

— Какой акт? — удивился Турецкий.

   — Чтобы в богадельню отправили. Куда мы с ним теперь-то? Одна не ходит, другой не слышит. Кто нас теперь кормить будет? Так Аленка посылала... А там хоть супу горячего нальют...

   Узнавать что-либо о Ветлугиной здесь было, пожалуй, бесполезно. Но Турецкий на всякий случай спросил:

   — У вас какие-нибудь письма недавнего времени от дочери сохранились?

Удивительно, но старик расслышал.

   — А, какие там письма,— сказал он, махнув рукой. — Левка все пожег на растопку. Как ее не стало, так совсем распоясался. Вишь, за три дня во что дом превратили. Теперь себя хозяином считает.

   — Он вас не обижает, ваш племянник? — спросил Турецкий.

Старик снова не понял, и отвечать взялась мать.

   — Ну как сказать «обижает»? С дружками там пьет, бузотерит, но к нам хулиганства не допускает.

— Может, его отсюда вон? Я могу устроить.