миг — и... из темноты вышла белая ангорская кошечка. Та самая, которую вся страна знала почти так же хорошо, как и Алену.

   Кошечка посмотрела на Турецкого грустными глазами. Казалось, она все понимает и теперь спрашивает его, как же жить дальше.

   — Кис-кис, — тихо позвал Александр Борисович, но кошечка прошла мимо него и шмыгнула в комнату.

   — Значит, это все, что вы можете сказать? — послышался голос Меркулова.

— Да вроде...

Послышался звук отодвигаемого стула.

   — Нам придется задержать вас, — сказала Романова, и Турецкому почудились металлические нотки.— Ненадолго... если все будет в порядке.

   — Константин Дмитриевич!— Турецкий приоткрыл дверь. Лицом к нему сидел Меркулов, рядом с ним Романова, чуть дальше Моисеев. У стены расположился омоновец с автоматом наперевес. Допрашиваемый сидел дальше в глубине комнаты, и Турецкий не смог его как следует рассмотреть.

   Через минуту Меркулов вышел. Турецкий кратко доложил о том, что показывают соседи.

   — Какой-то тип в ночь с восьмого на девятое ломился к Ветлугиной, как будто что-то говорил о наследстве, — добавил он. — Но это все, что мне удалось установить. Константин Дмитриевич, спросите этого, — он кивнул головой на гостиную, — может быть, он в курсе. Его личность, кстати, установили?

   — Максим Сомов. Рекламщик, — кратко ответил Меркулов.

В этот момент вбежал запыхавшийся Олег Золотарев:

   — Александр Борисович, там ребята чего-то нашли во дворе. Украшения какие-то, что ли

   Турёцкий поспешил вниз во двор, где дотошным ребятам удалось разыскать в щели асфальта несколько кусочков янтаря, а под лестницей, ведущей в подвал, нашлась малахитовая брошь. Еще один кусочек янтаря обнаружили в траве. Украшения были явно женские, и по тому, как они были разбросаны, можно было предположить, что это произошло во время отчаянной борьбы. «Он бросился на Алену еще во дворе, она отчаянно сопротивлялась, — размышлял Турецкий. — Разлетевшиеся в разные стороны украшения как будто это подтверждают. Она ринулась в подъезд, он за ней, и там... Нет, тут все как-то не сходится одно с другим. Почему он начал, как простой насильник или маньяк, а затем вдруг превратился в убийцу-профессионала? Почему нет никаких других следов борьбы, кроме разорванного янтарного ожерелья и отброшенной в сторону броши? Почему, оказывая убийце сопротивление, Алена не закричала, не стала звать на помощь, а молча и очень тихо бросилась в подъезд? Может быть, потому, что убийца был СВОЙ?»

   Турецкий снова поднялся наверх в квартиру Ветлугиной. Он знал, что ни Романова, ни Меркулов вроде бы не собирались подобру-поздорову отпускать сейчас подозрительного субъекта, который ждал Алену дома.

Ждал дома или встретил чуть раньше во дворе?

   Турецкий подоспел, когда его под конвоем выводили из квартиры. И прежде чем дверь захлопнулась, из-под нее выскочил белый комок.

   «Кошка. Как же я забыл про кошку? — подумал Турецкий. — Нельзя же ее запереть в пустой квартире».

   Кошечка, перепуганная всем происходящим, бросилась к Максиму. Он единственный из всех чужаков, внезапно заполнивших ее когда-то такой уютный дом, был знакомым. Но Максим в отчаянии от всего случившегося, а особенно оттого, что его задержали и везут куда-то, должно быть в тюрьму, только пнул кошку ногой, и она, жалобно мяукнув, бросилась вверх по лестнице.

   «Соседи подберут», — решил Турецкий и в следующую же минуту забыл про зверюшку.

   После того как гражданина Сомова отправили, начался подробнейший осмотр квартиры Ветлугиной. Помогал группе старейший прокурор-криминалист Семен Семенович Моисеев.

   В общем, ничего, что могло бы пролить свет на причины гибели всероссийской Аленушки, у нее в квартире не обнаружили. Нашлась, правда, палехская шкатулка, полная ювелирных изделий. Некоторые показались Турецкому весьма ценными

   — Да, Саша, вы совершенно правы, — говорил Семен Семенович, когда, водрузив на нос очки, рассматривал бриллиантовые серьги.— Это старинная работа, и бриллианты очень высокого качества. Да, — он на миг задумался, — а подвески там нет? Обычно такие изделия было принято изготавливать в комплекте.

— Нет, вроде нет подвески, — ответил Турецкий.

   — Ну, возможно, и не было, — покачал головой Моисеев, — или потерялась давно. Ну что ж, — он снова взглянул на серьги, — по крайней мере, теперь мы точно знаем, что целью было не ограбление. Оставлены очень дорогие вещи.

   Осмотр квартиры и двора занял несколько часов, так что Турецкий возвращался домой уже под утро. Он чувствовал себя утомленным, даже разбитым, и дело было не в бессонной ночи — к этому Александр Борисович давно привык, как и большинство работников следственных органов. Вся ситуация, это чудовищное, жестокое убийство хрупкой, прекрасной и мудрой женщины не укладывались в голове. Турецкий вспомнил, что, когда он впервые увидел Алену в какой-то передаче, кажется, это был еще «Ракурс», который запрещали, потом снова разрешали, потом он некоторое время выходил даже в Риге, Алена напомнила ему грациозную лань, такая она была, да и осталась до конца своей жизни — тонкая, легкая, интеллигентная. Он не мог представить себе, каким надо быть чудовищем, чтобы поднять на нее руку. Ну ладно выстрелить, хотя и это ужасно. Но чтобы так!

   Когда он открыл дверь, Ирина бросилась к нему. А Турецкий-то думал, что она спит. Но Ирина, которая, как и все остальные граждане России, любила Алену и ее «Открытое забрало», также включила сегодня телевизор и слышала выступление высокого чина из милиции. Она сразу поняла, по какому поводу вызвали мужа.

— Ну что? — только и спросила она.

   — Ничего, — коротко ответил Турецкий. — Пока ничего определенного.