Вика посмотрела на дешевенькие непромокаемые часы. Тридцать восемь минут она считала для себя неплохим результатом. Спортсмены, конечно, умерли бы от презрения. Вика спортсменкой не была, просто из тридцати своих лет вот уже пятнадцать она по мере сил убегала от сидячего образа жизни. С тех самых пор, как еще школьницей поняла, что лично ей иначе нельзя. Бегала она обычно во второй половине дня, но жара поневоле заставила переключиться на утро.

   Вика вошла в магазин и увидела стоявшего перед прилавком мужчину.

«Господи», — подумала она.

   Ему было под сорок, и Вике следовало бы слетать за аппаратом для фотоохоты, чтобы повесить трофей над кроватью, снабдив надписью: «МММ. Мужчина Моей Мечты».

   Мужчина был высокий, подтянутый, с гордой осанкой олимпийского чемпиона и красиво посаженной головой. Лицо. Глаза благородного хищника. Взгляд... Когда-то, достаточно давно, Вика сказала своей маме, что, по ее мнению, страстные поцелуи, которые так любят киношники, — штука достаточно тошнотворная. Мама, чему-то мечтательно улыбнувшись, ответила примерно следующее: «Вот это и есть любовь — когда не противно...»

   С тех пор Вика два или три раза встречала мужчин, насчет которых ей было внутренне ясно с первого взгляда: вот с этим было бы НЕ ПРОТИВНО. К сожалению, у другой стороны подобной ясности не наблюдалось.

   Вика еще раз посмотрела на воплощение своего идеала и в который раз тоскливо подумала, что на личной жизни пора ставить жирный косой крест. Наверняка ведь, подлец, давно и прочно женат. На какой- нибудь фифе, которая мертвой хваткой вцепилась в него еще в начале первого курса. Вика сама видела, как толковых ребят на лету расхватывали такие вот непроходимые дуры. Ну а тех, кто порывался списать у нее курсовую, она за потенциальных женихов не считала. Потому, наверное, и пребывала до сих пор в ангельском чине.

   Мужчина стоял перед холодильным прилавком, сцепив за спиной красивые крупные руки, и задумчиво разглядывал слезящийся срез аппетитной розовой шинки. Вика как раз додумывала мысль о том, что вот и с этим человеком они разойдутся, как два корабля в ночи, даже не сказав друг другу ни слова. Кому интересна девка тридцати лет от роду, безбожно толстая и в очках, когда кругом семнадцатилетних цыпочек невпроворот... с ногами от подмышки... И в это самое время надменный олимпийский чемпион вдруг повернулся к ней и вежливо осведомился:

   — Извините, девушка, вы эту колбасу пробовали? Как она, ничего? Есть можно?

   — Н-ничего,— чуть не поперхнувшись, ответила Вика. — Вполне. Только эта, наверное, жирноватая. Бывает попостней и более сочная.

   — Я, понимаете, раньше редко по магазинам ходил, — зачем-то пояснил мужчина. — Теперь вот пришлось, ну и стою дурак дураком.

   «Развелся! — подумала Вика. — Ну да, держи карман шире. До сих пор его, наверное, специальный диетолог по часам с ложки кормил...»

Она так и спросила:

— Вы спортом занимались, наверное?..

— Спортом? — улыбнулся мужчина.

   Он хотел еще что-то сказать, но не сказал. Вика увидела, как внезапно остановились у него глаза, он резко вздохнул, и она успела понять, что он силился напряжением воли отогнать дурноту. А потом стало некогда думать, потому что он начал валиться. Каким-то образом Вика вовремя сграбастала его поперек тела и, хотя удержать не смогла — слишком тяжелый,— падение на каменный пол все же смягчила. Мужчина растянулся в неудобной, беспомощной позе. Не врут, видно, люди, что под сорок лет мужики становятся подвержены всяким напастям. Вот так падают и помирают прямо на улице.

   У него, по счастью, все же пульсировала на шее артерия. Вика воспрянула духом и легонько похлопала его по щеке. Потом еще раз, сильнее. Никакой реакции.

   — Человеку плохо! — закричала она, обращаясь к продавщицам и брезгливо отодвинувшимся покупателям.— Вызовите «скорую»!

   — «Скорую» ему, — фыркнула одна из женщин, вручая толстощекой внучке финское мороженое в конусе из запотевшей фольги. — Нажрутся с утра... Безобразие! А дети на них смотри!

   — Он не пьяный! — возмутилась Вика. — Он сейчас со мной разговаривал! Он болен, наверное!

   — Ты-то помолчала бы, шалашовка, — пристыдила ее блюстительница детских нравов. — На заводе надо работать, а не перед мужиками попой крутить!

   Ей, вероятно, не понравились Викины облегающие спортивные штаны. В таких, ясное дело, только чужих мужей соблазнять. В ее родной деревне перед войной приличные девушки таких не носили. И не стриглись так. И вообще так себя не вели.

   Вика с ожесточенным упорством продолжала тормошить мужчину и испытала величайшее облегчение, когда он наконец открыл глаза, потом зашевелился и сел. Ей уже казалось, что этого никогда не случится. Действительно, придут и поволокут его на улицу либо вообще в вытрезвитель. А там, как известно, всякое приключается.

   — Вы в порядке?.. — спросила Вика и подала ему руку. — Встать можете?

   Он мрачно посмотрел на ее руку, ничего не ответил и встал сам — одним мощным, гибким движением. Словно доказывал что-то себе самому, а заодно и всем окружающим. И вид у него при этом был такой, что Вика со всей неотвратимостью поняла, что сейчас будет. А будет следующее: она еще и окажется виновата в том, что он здесь завалился. В том, что она пыталась помочь. В том, что вообще видела его в таком состоянии.

   Так оно и случилось. Он молча повернулся к ней спиной и рванул за дверь упругим стремительным шагом. Бабушка с внучкой, успевшей перемазаться глазурью мороженого, шарахнулась с дороги. И все, что она при этом подумала о некоторых, досталось, естественно, опять-таки Вике.

Вот и делай после этого людям добро.

   Вика вышла из магазина как оплеванная и с величайшим отвращением к томатному соку, который собиралась там покупать. Да чтобы она сюда еще хоть раз! Да повесьте. Да ни ногой!.. Вика рефлекторно выбралась на проезжую часть, где пролегала ее привычная трасса. Но не побежала, как обычно, в бодром темпе последние двести метров до дома, а поплелась, глядя под ноги. Потом сняла очки, чтобы вытереть неизвестно отчего навернувшиеся слезы.

И едва не налетела на него.

   — Извините меня, ради всего святого, — сказал он негромко. — Я вел себя как последний хам.

   Вот тут Вика расплакалась как следует. Она злилась на себя и яростно терла глаза капюшоном красно-линялого китайского спортивного балахона, но слезы продолжали катиться.

   — Я вас очень подвел, — идя рядом с Викой, продолжал мужчина. — Вы меня так выручили. А я вас, можно сказать, предал. Вы понимаете, я сам себя готов был проглотить.

   Вика покосилась на него, невольно скривилась в улыбке и шмыгнула носом. Потом спросила:

   — Что с вами было? Я уж испугалась — с сердцем что-нибудь...

Он покачал головой.

   — Не сердце. Я, понимаете, в охране служил. Во вневедомственной. Ну и доохранялся... Теперь последствия. Сижу один дома, злой, как цепная собака, пенсию получаю... гавкаю на людей...

— Ничего, — сказала Вика. — Все живы остались.

   — Я вас о колбасе расспрашивал, — сказал мужчина. — Я тут рядом, на Амурской живу...

Вика внутренне напряглась. Так-так. Приехали.

   — ..Вот я и подумал, может, вы меня немножко проводите... Расскажете про колбасу... а заодно проследите, чтобы я снова не завалился... Меня зовут Вадим...