— Идиотка, — простонал Тимур сквозь зубы, — психопатка. Чокнутая извращенка.

Что было в его отце такого, что она не представляла своей жизни без него?

И жива ли она сейчас или просто притворяется живым человеком, по ночам превращаясь в тряпичную куклу?

Снова зазвонил притихший было телефон, и мелодия вызова — сигнал опасности — указал на Ингу.

— Да? — Тимур поднес трубку к уху, по-прежнему не открывая глаз.

— Тим, я погуглила, — закричала Инга так, словно старалась преодолеть расстояние между ними силой своего голоса, — я нагуглила эту ядовитую Нинель. Она никуда не уезжала, она живет в этом городе. У неё скоро выставка. Тим… — Инга помолчала и выдохнула: — мне страшно, Тим. Вдруг она ненормальная? Некоторые фотографии отца, которые она прислала маме по электронке, были совсем свежие. Она что, все эти десять лет следила за ним? Тим, что же это?..

— Папаша и влюбленные в него кошки, — злобно сказал Тимур.

— На её сайте полно твоих фотографий, — даже по телефону было слышно, что Ингу трясет. — Нам надо подать на неё в суд. Она не имеет права фотографировать вас без разрешения. Это какая-то болезнь, да?

— Да, — согласился он.

— Тим, мне кажется, что одна из фотографий была сделана на кладбище.

И вот тогда ему стало страшно. Ужас появился сразу везде — в груди и животе, в голове и руках, напал внезапно и победоносно, мешая думать.

— Я перезвоню, — сказал Тимур и набрал номер Лизы.

Гудок шел за гудком.

Лиза не отвечала.

Тимур дышал и пытался втолковать себе, что его ужас — иррациональный. Что ничего плохого, чего еще не случилось, с Лизой уже не случится. Это просто парализующий страх перед чужим безумием.

Она пьет чай со своей бабушкой, забыв телефон в сумке. Сумка валяется в коридоре, и Лиза просто не слышит его звонков.

Или она снова разыгрывает какую-то драму и не разговаривает с ним из-за своих странных принципов.

— Алло? — сказала Лиза.

От облегчения Тимур едва не выронил мобильник.

— Вы где?

— Я не знаю, — ответила она, — я думаю, что тебе нужно время. Должно быть, ты считаешь меня сумасшедшей. Депрессивной истеричкой с суицидальными наклонностями.

Значит, она выбрала драму.

Что же, этого и следовало ожидать.

Лиза и её театральные представления.

— Я в парке у пруда, — сказал Тимур, морщась, — и у вас есть пятнадцать минут, чтобы появиться передо мной. Иначе я вас задушу, клянусь.

— Что-то еще случилось? — спросила Лиза, и Тимур ощутил, что на его лицо упала тень.

Он открыл глаза и увидел стояющую возле скамейки Лизу.

— Ну ты и бегун, — сообщила она, — я едва за тобой успевала.

Тимур сел на скамейке, скрестив по-турецки ноги и, взяв Лизу за руку, заставил её подойти ближе. Обхватил руками её талию, запрокидывая наверх голову, прикасаясь подбородком к её животу.

Лиза запустила руки в его волосы, перебирая между пальцами жесткие пряди.

— Вы действительно проглотили бы это лезвие? Из-за него?

Она молчала, глядя на него серьезно и печально.

— Вы не должны так сильно больше любить. Вам вообще противопоказано влюбляться. Вы можете просто жить дальше, не испытывая столь сильных чувств? Плыть по течению, не позволяя себе…

Лиза склонилась ниже и накрыла его губы своими. Несказанные слова выдохом ворвались в её рот. Тимур еще сильнее прижал её к себе, отвечая на поцелуй, медленный, глубокий. Тепло разливалось по его телу, от макушки до стоп, согревая после испытанного недавно ужаса. Мягкость её губ, нежность рук, ласкавших его волосы, её запах, ставший столь привычным за последнее время, и её близость, столь успокаивающая и волнующая одновременно, воспоминания о тряпичной кукле ночью, о том, как дикой кошкой она бросилась на него, роняя со стула, вспыхнуло лезвие на её губах.

Он больше никогда не позволит ей так поступать.

— И ненависть мучительна и нежность, — прошептала Лиза в самые его губы.

— Что?

— И ненависть и нежность — тот же пыл

Слепых, из ничего возникших сил,

Пустая тягость, тяжкая забава,

Нестройное собранье стройных форм,

Холодный жар, смертельное здоровье,

Бессонный сон, который глубже сна.

Вот какова, и хуже льда и камня,

Моя любовь, которая тяжка мне.

Тимур усадил Лизу рядом с собой, снова улегся на скамейку, пристроив голову ей на колени.

— Никакой больше любви, — повторил он упрямо. — Я запрещаю вам. И Шекспира тоже не надо. Давайте жить просто и спокойно, без всяких страстей.

— Ты знаешь, — сказала Лиза задумчиво, — я никогда напрямую не связывала снимок у бабушки на стене с тобой. Он висел там столько лет, что я к нему просто привыкла. Но если подумать, у тебя действительно изменился взгляд. С тобой случилось что-то плохое?

— Ничего особенного — просто я повзрослел.

Её пальцы легко рисовали на его лице — вот она обвела по контуру губы, погладила его брови, пощекотала щеку.

— Моя жизнь то и дело выскакивает из шкафа и обрушивается на тебя, — продолжила Лиза, — но ты продолжаешь быть замкнутым, закрытым человеком. Я знаю про тебя немногим больше, чем в день нашего знакомства.

— У меня нет шкафа с секретами, — пожал плечами Тимур, — я именно то, что вы видите. А про вас я бы предпочел не знать так много. Это каждый раз выбивает из меня дух.

— Нежный мальчик, не выносящий драм, — она снова поцеловала его, но на этот раз в лоб и подбородок, — ты воспринимаешь все слишком близко к сердцу. Ты молчишь, а твое лицо похоже на маску. Поэтому внутри тебя бушуют такие бури.

— Вы все еще находите во мне утешение? Я ваш антидепрессант?

Тимур и сам испугался собственного вопроса.

Потому что не было такого ответа, от которого ему не стало бы больно.

— Да, Тимур, — проговорила Лиза, — ты мое утешение. Но уже не потому, что напоминаешь о нем, а потому, что рядом с тобой я начинаю забывать про него.

Он поймал её руку и поднес к губам. Поцеловал с благодарностью, которая робкой птицей пробудилась внутри его груди.

— Оставайтесь сегодня у меня, — попросил Тимур, грея её ладонь своим дыханием. — И не принимайте звонков с неизвестных номеров. Мне не по себе от всего происходящего.

— Да уж. Форменный триллер, — согласилась Лиза печально.