Приказала боярыня развести огонь пожарче, да как бросит нож в печку!
Сгорел тот нож - ручка костяная дотла, а лезвие обгорело да почернело. И стали Милован с женой ждать, что дальше.
А не происходит ничего. Как жила Арыська, так и живет. Не бледнеет, не худеет, улыбается не меньше прежнего. Ну, думает Милован, зря бабу послушал. Кликнул жену и велит ей:
- Пошли чернавку за грибами!
- Дак у нас грибов-то полно, - отвечает, - и грузди соленые, и волнушки моченые, и боровички сушеные...
- Дура! Поганок пусть наберет!
- Да почто ж поганки-то? Аль тебе, отец мой, ноги растереть, так на то мухомо...
- Молчи, дурища! Сказал - поганки, пусть наберет поганки, а не то всыплю обеим!
Сготовила варея те поганки. Припугнул ее Милован, чтобы молчала, да и кто холопке поверит? Поставила на стол. Ждет Милован, что Арыська их съест, - а Арыська-то за стол и не идет. Спрашивает Милован у Ивана:
- Где женка твоя? Что не идет?
- Голова у ней болит, - замялся Иван.
- А ну, приведи! Что это еще - голова болит, скажите, царица какая! Приведи, скажи, отец велел!
Поплелся Иван, а на самом лица нет. Проходит время - возвращается.
- Батюшка, - бает, - матушка, не видали ли вы ножика, который у жены моей был в приданом? Любавушка его брала, чтобы вы по образцу новый сделать велели, а вернуть не вернула...
- То не моя вина, - шепчет Любава. - Я дала, а батюшка с матушкой не отдали.
- Матушка, - просит Иван, - дай-кось ножик тот...
- Погоди, дай доесть, - отвечает боярыня и ну грибы в сметане наворачивать!
Как увидел Милован, что за грибы она ест, сразу у него дух занялся.
- Брось! - кричит. - Не смей их жрать, дурища! Не смей!
- Чегой-то? - обиделась боярыня. - Ну ладно...
Арыська в тот день так и не вышла из горницы. И через день тоже. Да не до нее всем было: шибко боярыня заболела, едва Богу душу не отдала. А у Милована в душе такой страх поселился, что обо всех на свете ножах забыл. Тут боярыня сына зовет.
- Сынок, - бает, - небось помру, так повиниться хочу. Взяла я тот нож у жены твоей да в печку кинула. Думала, что она от того помрет, не то хоть оборачиваться бросит.
- Эх, матушка, - поник головой Иван. - Обернуться-то она обернулась, обратно человеком теперь стать не может. Что ж ты наделала-то, а?
- Дак отец твой еще хуже наделал, - говорит боярыня. - Я у вареи вызнала - поганок велел сготовить, не иначе, нарочно для Арыськи твоей.
- Экие вы! - воскликнул Иван. Но сдержался. Кулаки сжал и от матери вышел, боле ни слова не сказал.
Боярыня поправилась, да дело уже сделано было - узнал Иван про все, узнал и Арыське рассказал. И в день, когда боярыня с постели встала и детей пожелала видеть, Ивана тоже дозваться не смогли. Боле Ивана никто не видел. Правда, Любава в тот же день видела, как из сада их выбегали две рыси. Ну, да что с нее взять - дите несмышленое!
