При виде всего этого у меня радостно подпрыгивает сердце, и я начинаю пробираться к пестрым аттракционам, но тут порыв ветра приносит запах сладкой сдобы. Я сворачиваю в ту сторону. Ищу, откуда летит этот неземной аромат, и вижу киоск с надписью «CRÊPES».

– Что за кри-ипс? – пытаюсь я прочитать слово.

Папа фыркает.

– Произносится «креп», – объясняет он. – Это тонкие блинчики с начинкой: внутри масло и сахар или шоколад, или фрукты.

– Интересно, – говорю я.

– Просто фантастика, – подхватывает Джейкоб.

Мама достает несколько белых и желтых монеток.

– Глупо быть во Франции и не попробовать, – замечает она, и мы встаем в конец очереди. Когда мы подходим ближе к прилавку, я вижу, как человек тонким слоем размазывает жидкое тесто по широкой сковороде.

Он спрашивает что-то по-французски, глядя на меня, и ждет ответа.

– Chocolat, – отвечает папа. Чтобы это понять, не обязательно знать французский.

Человек стряхивает нежный блинчик со сковороды, поливает жидким шоколадом из половника, сворачивает эту красоту пополам, потом в четыре раза и укладывает в бумажный фунтик.

Папа расплачивается, и мама берет блинчик. Мы идем к белым столикам, которые стоят вдоль аллеи, залитой праздничными огнями, и садимся.

– Ну вот, – мама торжественно вручает мне блинчик. – Знакомься.

Я откусываю кусочек. Рот наполняется горячим сладким тестом и вкуснейшим шоколадным соусом. Так просто – и удивительно вкусно! Мы сидим, передавая блинчик друг другу – папа откусывает огромные куски, мама вытирает с носа шоколадную кляксу, а Джейкоб, широко открыв синие глаза, смотрит на колесо обозрения – и я чуть не забываю, зачем мы здесь. Фотографирую родителей на фоне ярмарки и представляю, что мы просто приехали сюда на каникулы.

Но тут же слышу за спиной постукивание, ощущаю, как давит на плечи Вуаль, и мое внимание привлекает самая темная, неосвещенная часть парка. Она тянет меня, зовет. Раньше я думала, что на ту сторону Вуали меня тянет обычное любопытство, но это не так. Теперь я знаю – это кое-что другое.

Предназначение.

Джейкоб переводит взгляд на меня.

– Нет, – говорит он, хотя я уже на ногах.

– Все в порядке? – спрашивает мама.

– Ага, – отвечаю я. – Мне в туалет нужно.

– Нет, не нужно, – шипит Джейкоб.

– Я видела, он сразу за киосками с едой, – показывает мама.

– Кэссиди, – умоляюще скулит Джейкоб.

– Я скоро, – говорю я родителям.

Папа кричит мне в спину, чтобы я не заблудилась.

– Не заблужусь! – кричу я в ответ.

Папа провожает меня строгим взглядом. Я все еще не до конца завоевала их с мамой доверие после той истории, – когда я никак не могла выбраться из-за Вуали и ради того, чтобы вернуть себе жизнь, вынуждена была сражаться с призраком, спрятавшись в открытой могиле. По версии родителей, я тогда убежала без разрешения, и через несколько часов меня нашли на кладбище, где я учинила разгром.

Что в лоб, что по лбу.

Я торопливо пробегаю мимо киосков и сворачиваю с основной аллеи направо.

– Куда мы идем? – опасливо спрашивает Джейкоб.

– Хочу проверить, не бродит ли здесь Жан Живодер.

– Шутишь?

Но я не шучу. Сую руку в задний карман, проверяю, на месте ли мой медальон-зеркальце. Это прощальный подарок от единственной знакомой мне «промежуточницы».

Лара долго ругалась бы, узнав, что я таскаю зеркало в кармане, а не ношу на шее. Она говорит, что люди вроде нас не только охотники, мы – как магниты для духов и привидений. Зеркала действуют на всех призраков, и на Джейкоба тоже, поэтому я и не ношу медальон на шее. Хотя Лара, наверное, считает, что поэтому мне следует его носить.

Следует признать, Джейкоба она недолюбливает. Не одобряет.

– Лара вообще ничего не одобряет, – язвительно замечает Джейкоб.

Они не ладят. Или, скажем так, расходятся во мнениях.

– По ее мнению, – рычит он, – мне здесь не место.

– Ну, на самом деле и правда не место, разве нет? – шепчу я, наматывая на руку цепочку медальона. – А теперь пойдем искать Жана.

Джейкоб мрачнеет, даже воздух вокруг него идет рябью от его неудовольствия.

– Такой был хороший вечер…

– Брось, – я сжимаю зеркальце в кулаке. – Неужели тебе не интересно?

– Вообще-то, нет, – Джейкоб упрямо складывает руки на груди. – Совсем не интересно. Я бы с радостью никогда этого не…

Но я больше не слушаю.

Я протягиваю к Вуали руку, отвожу ее в сторону и делаю шаг вперед.

Мир вокруг меня…

…исчезает.

Ярмарочные огни, люди, звуки и запахи летней ночи… Все исчезает без следа. Я падаю. Погружаюсь в ледяную воду, легкие обжигает холодом. И вот я уже снова стою на ногах.

К переходу я так и не привыкла.

И не уверена, что смогу привыкнуть.

Выпрямляюсь, делаю судорожный вдох, а мир тем временем снова появляется вокруг, странный и тусклый.

Я за Вуалью.

В промежутке.

Здесь тихо и темно, уже совсем ночь. Ни ярмарки, ни веселой толпы. Клочья тумана тянутся над травой. Темень такая, что я почти ничего не вижу.

Секундой позже рядом появляется Джейкоб, он по-прежнему недоволен.

– Мог бы не приходить, – говорю я.

Он водит ногой по траве.

– Вот еще.

Я улыбаюсь. Двадцать первое правило дружбы: друг не бросает друга по ту сторону Вуали.

Джейкоб здесь выглядит по-другому – полнокровный, яркий, и я больше не вижу сквозь него. Зато я, наоборот, становлюсь серой и не такой плотной, как была. Мои краски поблекли, выцвели. Только одно бросается в глаза: ленточка света ярко сияет в моей груди.

Это не просто ленточка, это жизнь.

Моя жизнь.

Она светит ровным голубовато-белым светом, а если бы я сунула руку в грудь и вытащила ее, словно наглядное пособие на уроке, вы бы увидели, что она с изъяном. Там, где ее разрывали пополам, остался маленький шов. Я сложила половинки вместе, и пока вроде бы все работает нормально, но у меня нет никакого желания проверять свою жизненную нить на прочность.

– Ну ладно, – Джейкоб вытягивает шею, – по-моему, здесь никого нет. Давай вернемся.

Я и сама нервничаю не меньше, но не уступаю. Здесь кто-то есть. Должен быть. И может быть, не один. Так уж устроена Вуаль: она возникает, только когда рядом есть призрак. Это что-то вроде занавеса, отделяющего живых от сцены, на которой привидения снова и снова проигрывают последние события своей жизни – то, что случилось с ними и не дает перейти дальше.

Мои руки тянутся к камере на шее, и зеркальная подвеска в руке звякает о металл корпуса. Звук эхом отдается в темноте.

Мои глаза привыкают к темноте, и я вижу, что здания вокруг парка нет, оно исчезло, стертое временем – если, конечно, оно уже было тогда построено, – или границами этого конкретного промежутка, кому бы из призраков он ни принадлежал.

Остается понять, в чью жизнь – или, скорее, смерть – мы попали.

Ночное небо светлеет, озаренное слабым оранжевым заревом.

– Ой, Кэсс! – ахает Джейкоб, глядя поверх моего плеча.

Я поворачиваюсь и замираю от удивления.

Жана Живодера там нет, зато есть дворец.

И он охвачен пожаром.