И телефон зазвонил! Кинулись оба. И муж и жена. Гости были разом забыты.

     На длинное поздравление дочери тётя Галя только дакала и говорила спасибо, сразу заполнившись слезами. Дядя Миша заглядывал к ней с разных сторон, точно от него что-то скрывали. Выхватил, наконец, трубку и закричал в неё как на пожаре. Словно дочь уже горела. Удерживал трубку двумя руками и всё кричал наставления тридцатипятилетней дочери в далёкой Москве. Тётя Галя рядом маялась, никак не могла отнять у него трубку обратно, которую он загораживал уже локтями и всё кричал и кричал: «Где? Где он работает? Повтори!»

     Из его криков мать и сын сразу поняли, что московская доцентша снова выходит замуж. (Это в который же раз?) Что дядя Миша резко против этого.

     Минут через пять супруги вернулись за стол, мало понимая что-нибудь. Кто за столом и что на столе. Продолжая кипеть, дядя Миша увидел, наконец, гостей:

     – А! Какова! Снова замуж выходит! За шофёра такси! Как вам это нравится?

     Тётя Галя попыталась объяснить гостям:

     – Он начальник автопарка такси. Он…

     – Да он такой же Ванька, как я! Как она будет с ним жить, как? С её образованием, с её амбициями? Как!? Доцент – и шофёр такси! А? Ха! Ха! Ха!

     И за столом снова всё вспыхнуло. Теперь заспорили о жизни далёкой доцентши все. Даже Плуг сказал своё мнение: это, конечно, перебор. Явный перебор. Не туда Юльку повело…

     Несколько подраскиснув к концу ужина, подпершись кулаками, отец и мать непутёвой дочери смотрели на Юричика Плуготаренко. Уж он бы вывел Юльку на верную дорогу. Сойдись они тогда – в 82-ом году. Эх, вспоминать даже больно. Сам Юричик был очень скептичен. Только усмехался.

     «Ку-ку! Ку-Ку! Ку-ку!..» – вдруг начала выскакивать кукушка. Из новомодного терема. Точно хитрым приветом из Москвы: – «Ку-ку! Ку-ку!..»

     Плуг начал прыскать, ударяться смехом. Остальные в недоумении смотрели. То на выскакивающую кукушку, то на заходящегося Юричика. Что это с ним?

     Гости ночевали в одной из комнат большой квартиры. В темноте мать долго приставала с Юлькой. Пришлось нарочно захрапеть, чтобы умолкла, наконец.

     В окнах умирали редкие всполохи от проходящих внизу припозднившихся машин.

<p>

<a name="TOC_id20251019" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>

<a name="TOC_id20251021"></a>5

     Во сне Пуготаренко ходил по просторному фойе кинотеатра «Факел», рассматривал на стенах фотопортреты киноактёров и киноактрис. Кругом грызли мороженое воскресные отдыхающие трудящиеся. И женщины, и мужчины. В высокие окна ломилось солнце, скользко поблескивали колонны, паркет. Плуготаренко почувствовал, что становится жарко. Он снял рубашку с коротким рукавом, пошёл и навесил её на стул служительнице у входа. Полная служительница в расшитом халате, похожем на богатый гербарий, нисколько не удивилась, а напротив – разрешающе, милостиво кивнула. Плуготаренко вернулся к трудящимся, опять стал ходить. Но почему-то по-прежнему было жарко. Он снимает брюки. С брюками на руке в позе услужливого официанта он стоит у штор дамской комнаты, ждёт Наталью, куда та уже давно зашла. Теперь он в белой майке, черных трусах и в красивейших отцовских подтяжках, которые удерживают длинные носки в шахматную клетку. Наталья не выходит, видимо, всё прихорашивается. Женщина, понятное дело. Уже дали первый звонок. Трудящиеся потянулись в зал, не уставая грызть мороженое. Наконец Наталья вышла. Она была прекрасна. Она везла за собой по полу снятое шифоновое платье. Однако сразу рассердилась: «Куда ты дел рубашку? Тебя нельзя оставить даже на минут, Юра!» Он успокоил её, сказал, что рубашка висит в надёжном месте. Показал на служительницу в гербариях, сидящую на стуле с его рубашкой будто с белым хвостом. Затем взял невесту под руку. Предупредительный, с брюками на руке, повёл в зал. Под грянувший Мендельсон трудящиеся сразу образовали им живой восторженный рукоплещущий коридор. Так и шли они по нему, полураздетые (полуголые) в зал. Он – внимательный, с непомерно развитым торсом, но с тонкими ногами в шахматных носках. Она – везущая за собой шифон, в бюстгальтере, в коричневых трубастых чулках, взятых на женскую сбрую – вся вольная, полностью раскрепощённая…

     Плуготаренко проснулся. Чёрт! Неподалёку на диване у окна мать спокойно похрапывала. Снова лёг. Долго таращился в потолочную тьму.

     Утром позавтракали в просторной кухне, оставили тётю Галю и спустились на первый этаж и во двор. Втроём. Утренняя десятиэтажка в осеннее движущееся небо закидывалась, улетала. Мать и дядя Миша пешком отправились в свой горсовет. Плуготаренко погнал домой.

     Едва только переехал порог, услышал зазвонивший телефон. Даже не сменив коляску, прямо с грязными колёсами устремился в комнату, схватил трубку.

     Звонила Наталья Ивашова. Небывалое дело! Впервые! Сама! Отбросил назад кепчонку. Уже начал хихикать, заливаться. Безотчётно расстёгивал пуговицы осенней куртки. Точно распаковывал себя. Будто торопливо освобождал свою идиотскую смеющуюся душу. Радостно выкрикивал:

     – Да, да, Наталья Фёдоровна! Сейчас запишу. Одну минуточку. Уже записываю. Да-да, уже записал! Обязательно! Обязательно буду! Спасибо, вам, спасибо, Наталья Фёдоровна! Я так рад! Вы…

     Разом отключилась. В ухо полетели короткие гудки. Неверяще смотрел на телефонную трубку. Его пригласили на день рождения. Не сон ли это? В воскресенье. К двум часам. Чёрт побери-и. Она дала адрес. Но почему не свой? Где этот дом 26 на Льва Толстого? С квартирой 3? – Трубка тукала, не давала ответа. Придавил, наконец, гудки.

     Мысли сразу поскакали по двум направлениям, где достать денег и где выбрать и купить подарок. Сегодня уже четверг. На всё про всё три дня. Но первым делом, конечно, деньги. И сколько их понадобится? Или сначала присмотреть подарок, а уж потом искать деньги? Задача.

     Плуготаренко никогда не имел своих денег. Ни карманных, никаких. Пособие и всё то, что получал от картонажки – сразу отдавал матери. Необходимое для них двоих – одежду, продукты – всегда покупала мать сама. Он только доставлял домой. От гастронома там или от универмага. С коляской был вроде китайского кули. Когда нужны были деньги на фотоплёнку и химикаты – брал у матери. И то, если покупал в центральном универсаме, где был пандус. Фотобумагу большого портретного формата, которая была только в «Фототоварах» на Белинского, где пандуса не было – по его заказу покупала всегда мать. Словом, нужды в деньгах Плуг не испытывал. Он жил при полном коммунизме. Но подарок для женщины (любимой) – не фотобумага. И как теперь быть? Мать, наверняка, его не поймёт. А слушать её зудню…

     Начал звонить прежде всего Прокову. Сняла трубку Валентина и сказала, что Николай уже ушёл. Полчаса назад. Наверное, уже на работе. Что передать, Юра? Ничего, Валя. Спасибо, я сам. Стал искать где-то записанный номер телефона Общества. Нашел. Быстро защёлкал кнопками. Слушал занудные длинные гудки. Оборвалось, наконец, всё в