Никто не пытался меня подстрелить. Никто не кричал: «Ура, ты живой!» Защитники во главе с Фрэнком и солдаты императоров ошарашенно наблюдали, как я спускаюсь: побитый подросток в разодраной одежде и заляпанной грязью обуви, с укулеле и луком за спиной. Подозреваю, что менее впечатляющего прибытия подкрепления история еще не знала.
Наконец я выбежал на шоссе и встал рядом с легионерами.
Калигула, от которого нас отделяли пятьдесят футов асфальта, смерил меня взглядом. И расхохотался.
Его воины нерешительно последовали примеру императора – кроме германцев, которые редко смеются.
Коммод поерзал в своих золотых доспехах:
– Простите, может, кто-нибудь расскажет мне, что происходит? Опишите, что видите.
Только тогда я понял, что зрение Коммода не восстановилось настолько, насколько он рассчитывал. Должно быть, довольно подумал я, после моей ослепительной вспышки божественного сияния на Станции он мог что-то видеть днем и совсем ничего – ночью. Это дает нам небольшое преимущество, только нужно понять, как им воспользоваться.
– Если бы я только мог это описать, – с издевкой проговорил Калигула. – Могучий бог Аполлон явился на помощь, и прекрасней, чем сейчас, он не выглядел никогда.
– Это сарказм? – спросил Коммод. – Он выглядит ужасно?
– Да, – ответил Калигула.
– ХА! – вымученно усмехнулся Коммод. – Ха! Аполлон, ты выглядишь ужасно!
Дрожащими руками я наложил стрелу на тетиву и выпустил ее прямо в лицо Калигуле. Прицелился я точно, но Калигула отмахнулся от стрелы как от сонного слепня.
– Не позорься, Лестер, – сказал он. – Дай командирам поговорить. – Он обратил свое демоническое забрало к медведю: – Ну, Фрэнк Чжан? У тебя есть возможность сдаться с честью. Преклонись перед своим императором!
– Императорами, – поправил Коммод.
– Да, конечно, – спокойно сказал Калигула. – Претор Чжан, ты обязан признать римскую власть и нас – ее представителей! Вместе мы перестроим этот лагерь и приведем твой легион к славе! Не нужно больше скрываться. Не нужно ютиться за жалкими границами Терминуса. Пришло время стать настоящими римлянами и завоевать мир. Присоединяйся к нам. Не повторяй ошибку Джейсона Грейса.
Я снова взвыл. На этот раз я выстрелил в Коммода. Да, это низко. Я думал, что в слепого императора попасть проще, но он тоже отмахнулся от стрелы.
– Грязный прием, Аполлон! – крикнул он. – А слух и рефлексы у меня пока в полном порядке.
Бурый медведь заревел и одним когтем срезал древки стрел, застрявших у него в плече. Он уменьшился в размерах и превратился во Фрэнка Чжана. Обломанные стрелы торчали из его нагрудника. Он потерял шлем. Одно плечо у него кровоточило, но лицо было полно решимости.
Стоящий рядом с ним Ганнибал затрубил и топнул по асфальту, готовый ринуться в бой.
– Нет, дружище. – Фрэнк взглянул на последнюю дюжину товарищей, измотанных и израненных, но готовых стоять вместе с ним до конца. – Достаточно крови.
Калигула наклонил голову, соглашаясь:
– Так ты сдаешься?
– О нет. – Фрэнк выпрямился, поморщившись от боли. – У меня есть другое решеие. Spolia opima[60].
Взволнованный ропот прокатился по рядам императорских солдат. Несколько германцев удивленно подняли брови. Вид у некоторых легионеров Фрэнка был такой, словно они хотели сказать что-то вроде «Ты спятил?!», но придержали языки.
Коммод рассмеялся. Он снял шлем, продемонстрировав густые кудри, бороду и прекрасное жестокое лицо. Его глаза были мутными, взгляд рассеянным, а кожа вокруг глаз обожжена, словно в него плеснули кислотой.
– Бой один на один? – улыбнулся он. – Замечательная идея!
– Я сражусь с вами обоими, – предложил Фрэнк. – Ты и Калигула против меня. Если победите и пройдете по туннелю, то лагерь ваш.
Коммод потер руки:
– Великолепно!
– Постой! – рявкнул Калигула. Он тоже снял шлем. И вид у него был совсем не радостный. Глаза сверкали, а разум, без сомнения, обдумывал все, пытаясь найти подвох. – Слишком сладко ты поешь. Что ты задумал, Чжан?
– Я или убью вас, или погибну, – сказал Фрэнк. – Вот и всё. Справитесь со мной – можете войти в лагерь. Я прикажу оставшимся воинам отступить. Сможешь пройти триумфальной процессией по Новому Риму, как тебе всегда хотелось. – Фрэнк повернулся к одному из своих товарищей: – Ты слышал меня, Колум? Это приказ. Если я умру, окажите им почести.
Колум открыл рот, но, похоже, язык его не слушался. Он просто кивнул с мрачным видом.
Калигула нахмурился:
– Spolia opima. Как это примитивно. К ней не прибегали с тех пор, как… – Он замолчал, вероятно вспомнив, какие воины стоят за ним: «примитивные» германцы, считающие победу, одержаную военачальником в бою один на один, самой достойной. В древности и римляне разделяли это мнение. Их первый царь, Ромул, лично одержал победу в поединке над вражеским царем Акроном и снял с него доспехи и оружие. Впоследствии римские полководцы веками подражали Ромулу и из кожи вон лезли, чтобы отыскать вражеского лидера на поле битвы и сойтись с ним в поединке, претендуя на spolia optima. Для истинного римлялина не было большего проявления храбрости.
Фрэнк поступил хитро. Если бы императоры не ответили на его вызов, они потеряли бы лицо перед собственными воинами. Правда, Фрэнк был тяжело ранен. Он не смог бы победить в одиночку.
– Двое на двое! – выпалил я, неожиданно даже для себя самого. – Я буду биться!
Солдаты императоров снова захохотали.
– Еще лучше! – воскликнул Коммод.
У Фрэнка на лице отразился ужас, а не благодарность, на которую я надеялся.
– Аполлон, нет, – отрезал он. – Я справлюсь. Уйди!
Несколько месяцев назад я бы с радостью позволил Фрэнку сойтись в этой безнадежной схватке, а сам бы сидел в сторонке, ел холодный виноград и читал сообщения в мессенджерах. Но теперь, после того что случилось с Джейсоном Грейсом – ни за что. Я взглянул на несчастных изувеченных пегасов, прикованных к императорской колеснице, и решил, что не смогу жить в мире, где подобная жестокость остается безнаказанной.
– Прости, Фрэнк, – сказал я. – Я не позволю тебе сражаться одному. – Я посмотрел на Калигулу. – Ну так что, Сапожок? Твой собрат-император уже согласился. А ты согласен – или боишься нас?
Калигула раздул ноздри.
– Мы прожили тысячи лет, – проговорил он так, словно объяснял нечто элементарное глуповатому студенту. – Мы боги.
– Я сын Марса, – парировал Фрэнк, – претор Двенадцатого легиона Фульмината. Я не боюсь умереть. А ты?
Секунд пять императоры молчали.
Наконец Калигула бросил через плечо:
– Грегорикс!
Один из германцев выбежал вперед. Высокий, массивный, с лохматыми волосами и бородой, в толстых шкурах, он напоминал Фрэнка в обличье бурого медведя, только страшнее лицом.
– Повелитель? – прокряхтел он.
– Воины остаются на месте, – приказал Калигула. – Не вмешивайтесь, пока мы с Коммодом будем убивать претора Чжана и его ручного божка. Ясно?
Грегорикс внимательно посмотрел на меня. Я мог себе представить, как внутри него борются представления о чести. Поединок один на один – это хорошо. Но победа над раненым воином и слабаком-полузомби – не такая уж и достойная. Лучше всего было перебить нас и прошествовать к лагерю. Но вызов брошен. И его следует принять. Его
