«Вернись на пир, – приказала она. – Скажи им, что я тебя благословила. Будь силен. Так мы начнем».
Я вгляделся в слова пророчеств, запечатленные в мозаике на полу. Триумвират отнял у меня друзей. Я перенес много страданий. Но я понял, что Лупа тоже страдает. Убили множество римлян – ее детей. Каждая смерть отдавалась в ней болью. Но она должна была оставаться сильной даже тогда, когда ее стая оказалась под угрозой истребления.
На волчьем языке невозможно лгать. Но блефовать можно. Иногда блеф нужен, чтобы сплотить скорбящую стаю. Как там говорят смертные? Делать хорошую мину при плохой игре? Очень в духе волчьей философии.
– Спасибо. – Я поднял глаза, но Лупа уже исчезла. И ничто не напоминало о ней, кроме серебристого тумана, смешивающегося с дымом от костра Джейсона.
Рейне и Фрэнку я рассказал все очень коротко: я получил благословение волчьей богини. Пообещал сообщить подробности завтра, когда сам до конца все пойму. Сейчас среди легионеров наверняка пойдут слухи, что мне дает советы сама Лупа. Пока этого достаточно. Их нужно подбодрить.
Пока погребальный костер горел, Фрэнк и Хейзел стояли, держась за руки и не отступая от костра ни на шаг, провожая Джейсона в последний путь. Я сидел на покрывале рядом с Мэг, которая уминала все, до чего могла дотянуться, и без умолку болтала о том, как чудесно провела день, ухаживая за единорогами вместе с Лавинией. Она похвасталась, что Лавиния даже разрешила ей вычистить конюшню.
– Она тебя провела как Том Сойер, – заметил я.
Мэг нахмурилась.
– Ф шмышле? – проговорила она, жуя гамбургер.
– Забудь. Что ты там говорила про единорожьи какашки? – Я попытался поесть, но хотя я очень проголодался, на вкус еда напоминала прах.
Когда последние угли костра погасли, а духи воздуха убрали все, что осталось от пира, мы вместе с легионерами отправились назад в лагерь.
Я лежал на койке в комнате над кофейней Бомбило и изучал трещины на потолке. Я представлял, что это строки, вытатуированные на спине циклопа, и если буду долго всматриваться в них, то, возможно, пойму, о чем они, или, по крайней мере, найду указатель.
Мэг швырнула в меня ботинок:
– Тебе нужен отдых. Завтра собрание сената.
Я сбросил ее красный кед с груди:
– Сама-то ты тоже не спишь
– Да, но выступать там придется тебе. Они захотят выслушать твой план.
– Мой план?
– Ну знаешь, вроде как речь. Ты должен типа вдохновить их. Они проголосуют и все такое.
– Провела день в конюшне единорога – и сразу стала экспертом по работе римского сената?
– Лавиния рассказала. – В голосе Мэг звучало неподдельное самодовольство.
Она легла на свою койку, подбросила в воздух второй кед и поймала его. Как ей удается делать это без очков, ума не приложу.
Без украшенных стразами очков-«кошечек» ее лицо казалось старше, глаза – темнее, а взгляд – серьезнее. Я бы даже сказал, что она повзрослела, если бы она не вернулась из конюшни в зеленой футболке с блестками и надписью «VNICORNES IMPERANT!»[23].
– А что, если у меня нет плана? – спросил я.
Я думал, что Мэг швырнет в меня второй ботинок. Но вместо этого она сказала:
– Есть.
– Есть?
– Ага. Может, ты его пока не додумал, но к утру додумаешь.
Я не понял, приказывает она мне, пытается подбодрить или просто недооценивает опасность, с которой мы столкнулись.
«Будь силен, – велела мне Лупа. – Так мы начнем».
– Ладно, – осторожно сказал я. – Что ж, для начала, думаю, мы могли бы…
– Не сейчас! Завтра. Никаких спойлеров.
Ага. Вот теперь это Мэг, которую я знал и терпел.
– Чего ты привязалась к этим спойлерам? – спросил я.
– Ненавижу их.
– Я пытаюсь посоветоваться с тобой насчет страте…
– Нет.
– Рассказываю о своих идеях…
– Нет. – Она отбросила в сторону кед, накрыла подушкой голову и приглушенным голосом приказала: – Спи!
Сопротивляться прямому приказу я не мог. На меня нахлынула усталость, и мои веки сомкнулись.
11
Грязь и жвачка
Их у Лавинии хватит на весь сенат
Как отличить сон от кошмара?
Если в нем жгут книги, то это наверняка кошмар.
Я оказался в Римском сенате – не в знаменитом грандиозном зале, каким он был во времена Республики и Империи, а в старом Сенате эпохи Римского царства. Стены из глинобитного кирпича были небрежно окрашены в белый и красный цвета. От пылающих жаровен поднимался дым, и копоть оседала на оштукатуренном потолке.
Никакого изысканного мрамора. Никакой роскоши вроде экзотического шелка или имперского пурпура. Это был старый грубый Рим, алчущий и порочный. На царских стражах поверх пропитавшихся потом туник были надеты кожаные доспехи. Они были вооружены копьями с грубо сработанными железными наконечниками, а к их шлемам крепились волчьи шкуры. У подножия вытесанного из каменной глыбы и застеленного мехами трона на коленях стояли рабыни. Вдоль стен были расставлены простые деревянные скамьи – места для сенаторов, больше походивших на пленников или зрителей, чем на могущественных политиков. В те времена сенаторы были уполномочены только голосованием выбирать нового царя, когда прежний умирал. В остальных случаях от них требовалось аплодировать или заткнуться в нужный момент.
На троне восседал седьмой царь Рима Луций Тарквиний Гордый – убийца, интриган, деспот и вообще отличный парень. Лицо его было словно вырезано острым ножом из сырого фарфора: большой лоснящийся рот, сердитая гримаса, слишком сильно выступающие скулы, сломанный нос, сросшийся уродливым зигзагом, с подозрением глядящие из-под нависших век глаза и засаленные длинные волосы, пряди которых, казалось, сделаны из глины.
Несколько лет назад, когда Тарквиний взошел на трон, его мужественной красоте и силе возносили хвалы. Лестью и подарками он затуманил разум сенаторам, уселся на трон своего тестя и убедил сенат признать его новым царем.
Когда старый царь ворвался в Сенат и заявил, что он, знаете ли, еще очень даже жив, Тарквиний взял его как мешок репы, вынес наружу и выкинул на улицу, после чего дочь старого царя, которая приходилась Тарквинию женой, переехала своего несчастного отца колесницей, окропив колеса его кровью.
Прекрасное начало прекрасного правления.
Но годы брали свое. Теперь Тарквиний сгорбился и потолстел, как будто держал на своих плечах все здания, которые заставил свой народ возвести. Вместо плаща на нем была волчья шкура. Его розовые одежды покрывало такое количество темных пятен, что сложно было определить первоначальный цвет ткани: красная (и значит, это выцветшие пятна) или белая (и значит, это следы крови).
Кроме стражников в зале была еще одна стоящая фигура – старуха, лицо которой было обращено к трону. Розовый плащ с капюшоном, грузное тело и сутулая спина делали ее похожей на карикатуру на царя, словно шоу «Субботним вечером в прямом эфире» решило сделать пародию на Тарквиния. Одной рукой она прижимала к себе стопку из шести томов в кожаном переплете, каждая книга была размером
