— Макар, — шепчу я, сцеловывая капли воды с его лица и шеи. — Позволь любить тебя, позволь быть с тобой.
Унижаюсь? Может быть. Но в этот самый миг, когда я могу быть с ним, наслаждаться им, я буду думать, что говорю.
Макар не тот человек, с которым нужно юлить. Пусть знает. Пусть думает сам, что с этим делать. Я устала быть сильной, я хочу просто быть с ним.
Он пятерней хватает меня за волосы, тянет назад, смотрит в глаза, выпивает душу, что-то ищет. Знать бы что.
— Люби, — говорит он просто, заносит в душ и садит на колени. А я смотрю на возвышающийся надо мной член, чувствуя, как по лицу стекает вода, и поднимаю взгляд.
«Люби» — говорит он, а мне большего и не надо. С ним ничего не страшно. С ним не страшно быть собой.
Возвращаю внимание члену. Испещрённый венками, он и правда представляет собой идеальный образец. С красивой, большой головкой, помещающимися в моей ладони яйцами и редкими волосками. Следит за собой.
Провожу рукой по стволу, мягко помассировав местечко вокруг уретры. Поднимаю взгляд и вижу, как тяжело он задышал, как оперся руками об кафельную стену и стиснул челюсти.
— Да, Малыш, не томи.
Он в моей власти. Я в его власти.
Закрываю глаза, потершись, как кошка… щекой о его бедро. А следом припечатывая поцелуем это же место. Хочу. Его. Сейчас.
Без промедления вбираю в рот. До самого горла. Сжав губы в тугое кольцо, выпускаю обратно. Слышу рык, и на мою голову опускается рука, а вода перестает литься.
— Умница, соси дальше.
Вдохновленная, похвалой, вылизываю орган с обеих сторон по всей длине. Снова, снова и снова. Поглаживая руками тугой живот, грудь, царапаю плоские соски.
Отсасываю без стыда или смущения. Стесняться можно с кем угодно, но не с ним. Оглаживая языком головку, сжимая в руке, то ускоряя, то наоборот тягуче медленно лаская. Хорошо. Мне хорошо от мысли, что это он. Что это его желание сейчас твердо проникает, все глубже проталкиваясь в мое горло.
Легкий, едва заметный рвотный рефлекс, не напрягает. Если не думать о нем и максимально расслабиться, он отходит на задний план, не мешая.
Чувствую его руку, сжимающую мои уже мокрые волосы. Накручивает их на кулак и еще сильнее прижимает к себе.
— Прости, Малыш, но тебе придется потерпеть.
А я готова. Готова терпеть. Утыкаюсь носом в его пах, заглотив максимально глубоко. От жесткости его фрикций в мой рот, периодически давлюсь, чувствую как, слюна обильным потоком стекает по груди.
Все это возбуждает неимоверно. Сильно. До онемения конечностей. Все на пределе. Горячо. Страстно. И я готова кончить лишь от его члена в моем рту.
Стараюсь все больше. Он уже трахает меня на полной скорости, пока: член не упирается мне в глотку. Макар не заглядывает в глаза. Рычит, стискивает рукой грудь.
— Блять, как же узко…
И кончает. Бурно заливает мне рот, держит во рту член и не дает пролиться не капли, пока я все не проглочу. И только тогда отпускает, только тогда поднимает наверх, коротко целует и снова включает душ.
— Люби, — повторяет он, намыливая мое ослабевшее тело. — Но только помни, Малыш. Если я однажды отвечу тебе тем же, придется быть со мной куда бы я не отправился, что бы я ни делал.
Глава 15. Капитуляция
Из душа мы вышли только спустя минут десять, после того, как он тщательно смыл с меня пену, проверяя самые укромные уголки.
Вот только его запах, его слова уже не смоются с кожи. Впитались, как гель в губку, а мозг стал пеной.
Куда подевалась строгая поборница правил и гроза пьянок, Василиса Рябина?
Нет, теперь в зеркале большой в коричневых тонах спальни отражается девушка Черкашина, Вася.
Глаза горят, щеки красные, а губы уже настолько припухли от поцелуев и минета, что ноют. Ноют, да, но просят больше. Макара всегда хочется больше.
Макар в одном белом полотенце подошел сзади и тоже долго смотрел в зеркало на мое лицо, грудь, что от касания его взгляда сразу приподнялась в глубоком вдохе.
Он прижался полотенцем к попе, нависая. Он кажется, нереально огромным и обхватывает грудь, наподобие купальника.
Все тело натягивается струной в ожидании, когда же мой музыкант сыграет свою партию, когда же он снова ввергнет меня в пучину ошеломляющего удовольствия.
— Мне бы на работу, — напоминаю скорее себе, чем ему и предполагаю его ответ. Этого следовало ожидать.
— Зачем?
— Практика, да и деньги платят.
Он на это смолчал и повел рукой вниз, по плоскому животу, к пушку волос.
— Убери здесь все, — проговорил он то, о чем я и сама уже думала. Кивнула. Не вижу смысла спорить. — Практика шесть часов в неделю. Работать можешь в своем фитнес-клубе, а с деньгами решим.
С одной стороны, круто, когда вот так все раскладываю по полочкам, решают денежные проблемы, а с другой такое вмешательство в личное пространство попахивало откровенным шовинизмом. И стеснением свободы и лишения права выбора. О чем я и сказала.
Он на это только хмыкнул, отпустил меня из объятий и, захватив пачку сигарет, пошел в сторону окна.
— Выход ты знаешь где, — бросил он небрежно и вышел на балкон.
Вот так. Минутка романтики закончилась, началась реальность, в которую Макар меня макал как в унитаз головой, своим ультиматумом.
Или слушаешься, или валишь. Но как бы жестоко не слышалось подсознанием, если хочу быть с ним подольше, то можно принять правила игры.
Временно. Пока не установлю свои, и не завлеку так, что он будет есть с моей руки.
Прикрыв глаза и вздохнул несколько раз, чтобы не закричать от обиды, я повернулась к уже приоткрытой двери балкона, за которой оперевшись на подоконник курил Макар.
Натянув на себя брошенную на полу футболку, я прошла вперед. На цыпочках, ощущая, как от натянутых до предела нервов сводит ноги, а колени слабеют.
— Курение очень вредно для импотенции, — подала я голос. Ждала реакции.
Макар фыркнув, повернул голову, чтобы посмотреть на меня через плечо. Охватить взглядом босые ноги, выпирающие от холода соски и лицо. Выражение которого указывало на капитуляцию.
Полную безграничную власть, которую я ему передавала.
Он потушил сигарету в пепельнице. Уже не первый раз я замечаю совершенно не русские привычки, хотя не слышу даже акцента.
Хочу задать вопрос, но не успеваю, как он вдруг поворачивается и, опираясь спиной на подоконник, поражаем меня своим торсом.
Теперь при свете утреннего солнца, я могу разглядеть каждую венку, каждую выпирающую мышцу, каждый шрам и рисунок.
В голове толчками стучит кровь и я сглатываю, думая, что парень из фильма Сумерки, сверкающий, словно его намазали блестками не идет
