Лишь самые умелые, самые опытные могли создавать разумных существ, красивых существ – существ, в которых был хоть какой-то смысл. Тот, кто создал твоего друга, проделал хорошую работу. Возьмись я за то же дело – мои творения оказались бы уродливыми несчастными тварями.
Мы, вороны, бдительное племя, бессердечное племя, слишком разумное племя. Однажды мои предки решили: хватит. Если так продолжится, то мы разрушим собственный мир, разрушим всю Вселенную – и не останется глины, чтобы из нее лепить. Им не впервой было отказываться от великой власти, которая других сводила с ума. В их распоряжении – в нашем распоряжении – остались другие силы, достаточно могущественные, но не такие опасные. Мы посвятили себя изучению этих сил, поиску знаний и прочим скучным занятиям, для которых не нужно даже быть магусом. Ну… почти.
И все-таки иногда мы не выдерживаем и спускаемся в Подвал.
– Я не… – проговорила Эсме, когда к ней вернулся дар речи. – Я не верю.
На лице Рейнена появилась грустная кривая улыбка:
– Какого цвета сердце-суть Джа-Джинни? Ну же, Эсме. Ты не могла этого не заметить.
Целительница зажмурилась и сжала кулаки. Конечно, она заметила, что цветок был белым – со странным синеватым отливом, но все-таки белым – как у обыкновенных людей, как, наверное, у нее самой. Исцеляя Джа-Джинни – воскрешая Джа-Джинни, – она ни о чем другом не думала, а в последующие дни ей и без этого хватало поводов для размышлений. Так и получилось, что она в каком-то смысле засунула это важное знание в…
[Сундук? Что ж, я не против, местечко найдется. Давай его сюда.]
– Что произошло между тобой и Кристобалем? – тихо спросил магус. – Глядя на вас сейчас, никто бы не поверил, что ради тебя он отправился в логово своего злейшего врага. Впрочем, нет, я говорю глупости. Он бы это повторил. И ты тоже, нет сомнений. Но вам обоим больно, и – уж прости любопытного ворона – я не отстану, пока не выясню, в чем дело.
Она вытерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Находиться в одной комнате с древним магусом внезапно стало опасно. Он играл с ней все это время – он вел ее по дороге, которая заканчивалась там, где было нужно ему. С самого начала – еще с того момента, как помог ей спасти Хагена…
А после рассказа о Подвале и даре Ворона разве могла она промолчать?
– Когда я погрузилась в сознание «Невесты ветра», мне открылась не только память фрегата, – медленно проговорила Эсме, не глядя на Рейнена.
– И память капитана тоже?
– Да. Я заглянула в его воспоминания… не из любопытства, просто так получилось… и они подействовали на [сундук]. Вы же знаете, что это такое?
– Знаю ли я? – Рейнен покачал головой. Солнечный свет теперь падал ему в спину, и Эсме могла лишь догадываться о выражении его лица. – Я знаю о нем куда больше, чем хотелось бы. Это ведь вороны создали его в незапамятные времена, чтобы целители не сходили с ума. Но всему свой черед. Говори.
Она почувствовала, что не сможет молчать, даже если захочет, даже если очень постарается.
– Однажды я заставила себя забыть про то, как именно погибла моя семья. Мне было слишком трудно… слишком больно. Я знаю, что это запрещено, просто у меня не оставалось другого выхода. И когда моя память соприкоснулась с памятью Кристобаля… пустоты начали заполняться, а потом [сундук] открылся и выплеснул на меня все или почти все, что я спрятала когда-то. – Она крепко сжала кулаки, вонзив ногти в ладони. – Кристобаль Фейра… или капитан Крейн… точнее, Брандан Гарби – так он назвался моему отцу при их первой встрече… они дружили. И он был там в ночь, когда наш дом сгорел, он почему-то пытался уговорить моего отца бежать, но, кажется, опоздал. Я не помню того, чего не видела. Однако… – Она подняла глаза и посмотрела на Ворона. – Теперь-то я знаю, что он связан с огнем. И меня не оставляет мысль о том, почему мою семью погубил именно пожар – всю, не считая меня.
– Ошибаешься, – раздался позади знакомый голос. Эсме вскочила и увидела, что Кристобаль стоит в дверях, скрестив руки на груди; лицо феникса было бледным – наверное, как и ее собственное. – Ошибаешься, – повторил он. – Спаслась не только ты. Нам, кажется, пора об этом поговорить… но тебе не понравится то, что ты узнаешь.
[Ай-ай, какой мерзавец.]
– Да? – Эсме упрямо вскинула подбородок. – Не понравится больше, чем то, что я уже знаю? То, что ты обманывал меня с самого начала, притворялся, что вы с Велином «когда-то были друзьями», и промолчал, что он остался в Тейравене из-за тебя?
– Из-за нас, если уж на то пошло, – поправил ее Кристобаль, и Эсме поняла, что тяжело дышит, а сердце в ее груди колотится так, словно вот-вот выскочит наружу. – Да, я решил, что лучше тебе кое-чего не знать. А потом уже было поздно признаваться в ошибке, и мне оставалось лишь беречь тайну, что я и делал до недавнего времени. Корабельная чума не входила в мои планы.
Эсме отвернулась и подошла к одной из книжных полок. Смотреть на кожаные корешки было проще, чем на его лицо – такое спокойное, такое… усталое. Он был готов к ее злости, к ее обиде. Это обескураживало, поскольку обычно феникс вел себя совсем по-другому.
– Говори. Что еще ты от меня скрыл?
– Мы с твоим отцом познакомились в море, – произнес он и так многозначительно замолчал, что Эсме тотчас же повернулась к нему опять, чувствуя, как огонь внутри разгорается с новой силой.
– Только не надо намекать, что…
Фейра вздохнул и нахмурился.
– Нет. Нет-нет-нет. Ты же не хочешь сказать, что мой отец…
– Был какое-то время пиратом, – договорил Кристобаль, когда она осеклась, не в силах произнести вслух то, что пришло ей в голову. – Да. Не так уж долго – два с половиной года. В шестнадцать лет он сбежал в Ламар, познакомился там в таверне с не самыми добропорядочными людьми и попал в команду одного пиратского судна. А потом ему это надоело, он захотел вернуться, но капитан ему попался ушлый – не пожелал отпускать просто так, цеплялся за скрытую
