Пробывши в сей земле сутки трои, встретился я с Гомером и просил его сказать мне: где он родился? потому что Грамматики спорят о месте его рождения еще и поныне. Он сказал мне, что в рассуждении столь великого их о нем спора и нерешимости и сам почти не знает, откуда родом в самом деле; но думает, что рожден в Вавилоне и назывался там Тиграном. О слепоте его не спрашивал я нимало, потому что видел своими глазами совсем тому противное.
Между тем, подошел к нам Пифагор, который кончил уже все над собою перемены и испытал семь преселений; а теперь и сам не знал, как ему называться: Пифагором, или Евфорбием? Приняли мы его весьма ласково, потому что один его бок был из настоящего чистого золота. После того пришел также к нам полужареный Эмпедокл; но принят был от нас очень грубо, потому что все боялися заразиться от него меланхолиею.
В самое то время пришло из ада известие, что Фаларис и Бузирид под предводительством разбойников Сцирона и Потиокампта учинили там возмущение и намереваются учинить на Благополучный остров сильное нападение. Радамант поставил всех героев по берегу моря в боевой порядок и предводительство над ними препоручил Тезею, Аяксу и Ахиллесу. Герои наши осталися победителями; Ахиллес же наделал тут столь много чудес, что почти и поверить тому не можно. На правом крыле и Сократ работал не хуже, нежели в сражении при Делии; и в награду за то дан ему в предместий города прекрасный сад, в котором завел он свою Академию. Побежденные сосланы были опять в ад и приказано их мучить вдесятеро больше прежнего.
Между тем, произошла здесь новая и совсем неожидаемая история. Цинир, сын корабельного нашего кормщика, влюбился в Елену, которая также смотрела на него чрезвычайно благосклонными глазами. Любовь их не могла долгое время быть в сокровенности, потому что при столе, на гуляньях, на вечеринках и во всех собраниях старалися они быть всегда друг подле друга, а часто по нескольку минут и пропадали, а особливо в саду или рощах. Наконец согласилися они убежать на соседственный остров, и подговорили на свою сторону троих из наших людей, не сказавши нам о том ни слова, потому что мы бы им того никак не позволили. Предприятие свое произвели они в действо в ночное время и выехали в море так, что никто того не приметил.
Менелай, проснувшися поутру и не нашедши своей жены, поднял ужасный шум; вскочил с постели, как безумный; разбудил брата своего Агамемнона, и пошел с ним вместе жаловаться Радаманту. На рассвете посланные в погоню, возвратившись назад, привезли известие, что в самой почти неприметной отдаленности видно какое-то судно. Радамант приказал тотчас сесть на корабль пятидесяти героям и догонять беглецов сколько можно. Они старалися столь усильно и с таким прилежанием, что около полудня их догнали; связали им руки розовыми плетнями и привели обратно в гавань.
Елена плакала, рвала на себе волосы и со стыда не могла поднять глаз кверху. Радамант, расспрося преступников, сослал в наказание в смирительный дом; нам же приказал на другой день выехать оттуда непременно, дабы не случилось еще какой-нибудь подобной тому проказы. Мне весьма было жалко и прискорбно расстаться со столь приятным обиталищем; а тем более, что боялся вдаться опять в новые бедствия. Герои Елисейских полей старалися меня всячески утешать и показали мне то место, которое назначено для меня после моей смерти. Прощаяся с Радамантом, просил я рассказать мне, которой нам держаться дороги и дать знать что-нибудь о будущей нашей судьбине. Он, показавши нам соседственные острова, сказал: «Видимые вами в огне пять островов называются Адскими; далее их лежит остров Сновидений, а потом остров Огигия, на котором живет Калипса. Проехавши оный, придете вы к Антиподам и должны будете прожить несколько времени между дикими народами. Наконец, испытавши над собою многие невероятные чудесности, возвратитесь в ваше отечество». Сказавши сие, вырвал из земли репейный корень и отдал мне, советуя употребить оный для себя в случае нужды. Между тем, приказывал, что, когда мы приедем к Антиподам, то не высекать огня из сабли, не есть волчьих бобов и не подходить ни к одному мальчику, которому еще не миновало осьмнадцати лет. Причем обещал, что если я последую его совету, то по смерти моей поселен буду в Острове благополучных. Приуготовясь к отъезду, просил я Гомера сочинить мне надпись, которую бы я мог прибить в гавани на каком-нибудь столбе. Она содержала в себе следующее: «Один из счастливых смертных видел здесь дивные чудеса и возвратился в свое отечество благополучно и с удовольствием».
Пробывши там еще следующий день, простилися мы с обитающими на том острове героями и отправилися в море. Герои провожали нас до самого корабля. Между тем, Улисс, отведши меня к сторонке, дал письмо к Калипсе; но только так, что Пенелопа не могла того приметить. Радамант послал для препровождения нас искусного кормщика Назилиона, дабы мы не могли по соседственным островам заплутаться.
Едва только потеряли мы из виду тот остров, как въехали в густую и вонючую мрачность. Вместо росы капало смолою; еще издали слышен был смолистый и серный чад и запах, как будто от жареной на огне мертвечины; между тем, слышны были хлопанья от сеченья и побоев, звук цепей и крик мучимых преступников. Пристали мы к одному из островов, который был окружен крутыми утесами, и посредине коего находился один только сухой пригорок без воды
