– Люди стали пропадать. Ночами. Кто-то приходил и забирал их. Мы запирались в домах, не выходили после заката, но все было напрасно. – Боян говорил отрывисто и быстро.
– Почему никто не поехал в город за помощью?
– Поначалу, когда еще можно было выбраться, никто не думал… Надеялись, что обойдется. Потом уж, как все закрутилось, хотели, да только… Снегопад – сильный, как никогда. Дороги были завалены снегом. Людей оставалось все меньше, каждую ночь пустели дома. Но мы, наша семья… Мы держались, ночь за ночью. А потом мать заболела, и дети тоже. – Боян снова закашлялся и долго не мог успокоиться. – Жар у Петара и Аны был таким сильным, что, казалось, кожа вот-вот вспыхнет огнем. Мать умерла, а в одну из ночей сгорел сарай. Там была еда, все наши запасы. Все пропало! Домашняя птица, свиньи, бараны, лошади… В деревне давно не осталось никакой живности, даже собак.
– Они пожирают их? – спросил Небойша.
Боян сделал неопределенный жест, который можно было истолковать и так, и эдак, и ничего не ответил.
– Голод стоял у дверей. Грозил смертью. Дети ослабели, им нужно было есть, чтобы восстановить силы. Мне приходилось охотиться. И я шел, каждое утро, только…
– Охотиться было не на кого, – проговорил Вукашин.
– Дикие звери разбежались. Нужно было зайти дальше. Десанка не хотела отпускать меня, боялась оставаться одна. Я сказал, что пойду, может, доберусь до Журево, попрошу помощи.
Лицо Бояна исказила судорога. Оно страдальчески сморщилось, и Вукашин увидел, как из угла глаза выкатилась и побежала по небритой щеке слеза. Никогда прежде мужчины не плакали при нем, и вид некогда сильного, уверенного в себе человека, который не мог сдержать слез, потряс его едва ли не сильнее всего пережитого за последние часы.
– Я оставил их, я должен был… – срывающимся голосом выговорил Боян.
– В Журево есть люди?
Боян качнул головой: нет.
– Это маленькая деревня. Меньше нашей, меньше Владе. Пустые дома, заколоченные окна, закрытые ставни, ни животных, ни людей – все как у нас.
– Мы думали съездить туда. Но теперь уж…
– В одном доме я нашел соленое сало, в другом мешок муки, – не слушая Небойшу, рассказывал Боян. – Я все взял. Охотиться было бесполезно. Округа вымерла, даже птиц не слышно. Вы заметили?
Небойша и Вукашин посмотрели друг на друга: они не обратили внимания.
– Городские, что с вас взять. – Боян вытер лицо широкой ладонью. – Мне пришлось ночевать в Журево – обратно до темна я бы не успел. Зима, дни короткие, а путь не ближний. Я велел Десанке быть осторожной, только…
Он умолк, и Вукашин подумал, что он снова будет плакать, но ошибся.
– Когда я вернулся, дома был только отец. – Страшные, присыпанные болью, словно острым перцем, слова звучали безжизненно, но голос был тверд. – Он сказал, что не смог остановить Десанку. Сыну стало хуже, он бредил, Ана тоже, и Десанка металась от одного к другому, а сама уже была слаба, начала болеть. Потом наступила ночь, и пришли они. Отец говорил ей, чтобы не слушала, но… Я не знаю, устоял бы или нет. «Твои дети скоро умрут, и сама ты тоже умрешь, – говорили они. – Ты не сумеешь их спасти и сама отправишься следом. Разве это правильно? Разве ты не хочешь помочь? Что же ты за мать, если допустишь такое?» Десанка плакала, отец пытался успокоить ее, но не мог. А они все говорили, говорили… «Открой, выйди к нам и будешь жить, вы все будете жить». Вечная жизнь – вот что они пообещали.
– Она вышла.
– Отец хватал ее за руки, но она оттолкнула его, замахнулась ножом и ранила, когда он пытался не дать ей отворить дверь. Он лежал на полу и видел, как она взяла на руки нашего сына, подняла с постели Ану. Десанка отворила дверь и вышла, и они…
– Хватит, довольно, – мягко проговорил Небойша.
– Отец не видел, что с ними стало, когда они шагнули в ночь. Его старое сердце не выдержало, он лежал без памяти, когда я нашел его, вернувшись поутру. Он рассказал обо всем и умолял убить его.
– Убить?
– Он винил себя, что не сумел удержать Десанку. Но более всего… – Боян запнулся и продолжил: – Более всего отец боялся, что у него не хватит духу сопротивляться, когда они придут снова. Он не хотел стать одним из них.
– Кем? Ты знаешь, кто они? Что они делают с людьми? Почему добрые христиане превращаются в этих… этих… – Вукашин не мог подобрать слова.
– Я не знаю, кто они! – вскинул голову Боян. Глаза его горели горячечным блеском. – Никто из нас не знал! Но тот монах, что приходил сюда в самом начале мора, называл имя. – Боян облизнул губы и выплюнул: – Вриколакос.
И словно в ответ за окном завыли-застонали, а потом женский голос – серебристый, мелодичный – произнес, перекрывая шум:
– Боян, любимый, зачем ты прячешься от меня? Я пришла за тобой.
Глава четвертая
Десанка – вернее сказать, существо, которое прежде было ею, – находилась вроде бы совсем рядом. Крики в ночи смолкли, теперь слышался лишь призывный женский голос, нежный и желанный, как вода в жаркий полдень:
– Мы ведь семья, Боян! Ты обещал любить меня, беречь и заботиться обо мне и о наших детях. Неужели позабыл свои клятвы? Ты оставил нас, и теперь мы одни. Но ты нужен нам, Боян. Твои дети зовут тебя. Я зову!
– Не слушай ее! – выкрикнул Небойша. – Это не твоя жена, а богомерзкое ночное чудище!
– Папочка, – пропел детский голосок, – ты разлюбил нас с Аной?
Боян дернулся, как от удара, прижал ладони к ушам, замотал головой.
– Мы должны быть вместе, Боян!
Вукашин чувствовал, что внутри него что-то горит, выжигая дотла все самое светлое: веру в Господа, надежду, покой. Как жить и верить, если мертвые оживают и ходят по земле? Если они зовут за собой тех, кто их любит?
– Мне хочется есть! Мы голодны, папочка!
Боян зарычал, как загнанный охотниками дикий зверь, и вскочил, рывком отодвинув от себя тяжелый стол. Вукашин, не ожидавший этого, повалился на пол вместе с деревянным стулом, на котором сидел. Тело Бояна, ослабленное голодом и болезнью, неожиданно налилось невесть откуда взявшейся силой, и он легко отбросил от себя Небойшу, который рванулся к нему, чтобы остановить.
Всего несколько секунд – и он уже был возле двери.
– Остановись, безумец! – закричал Небойша, который успел подняться на ноги. Вукашин тоже встал, и оба они в мгновение ока оказались рядом, но это уже не могло спасти Бояна.
– Нет больше мо́чи! Не могу выносить эту муку! – крикнул он. – Десанка! Петар! – Он шагнул на порог. – Будь все проклято! Где же…
Крик его оборвался, будто слова застряли в глотке. Вукашин, который стоял напротив двери, видел, как к Бояну
