Потом дело, наконец, дошло до властей, и Городской совет постановил отправить двух стражников проверить, все ли в порядке в горных деревушках. А поскольку один из стражников, Радослав, постоянно покупал мясо в лавке отца, то одним из первых узнал об этом и тоже захотел поехать.

Радослав был только рад – вместе веселее, да и помощь может потребоваться, – но накануне отец заболел: спина, которую он надорвал пару лет назад, дала о себе знать, и он не мог подняться с кровати.

Так и вышло, что в путь вместе со стражниками отправился пятнадцатилетний Вукашин. Мать не хотела, чтобы сын ехал, но он, напустив на себя серьезность, сказал, что уже достаточно взрослый и может подменить отца.

Ехать решили засветло. До ближайшей деревни, Владе, было примерно семь или восемь часов конного пути. А Добрич, где жил Боян с семьей, находился еще дальше, часах в двенадцати. Если они собираются в этот день заехать и туда, то лучше поспешить, чтобы успеть, пока не стемнело. Ночевать в горах под открытым небом опасно.

Две трети пути одолели легко, дальше, когда дорога стала все круче забирать в горы, дело пошло не так быстро, но все равно, как говорил Радослав, к полудню они точно должны быть на месте.

Вукашин глазел по сторонам, прислушиваясь к разговорам спутников. Радослав, высоченный, с пышной седой шевелюрой и большими добрыми глазами, держался спокойно, был немногословен, говорил рассудительно, взвешивая каждое слово. Его напарника звали Небойшей, и он был совсем другой: невысокий, верткий, чернявый, говорливый и шумный, как горная речка, что скачет по камням.

Небойша тоже был неплохой, веселый, но его язык мог остро ранить, и Вукашин иной раз досадливо краснел от язвительных замечаний. И все равно поездка радовала, потому что нарушала скучное однообразие его жизни, которая шла по заведенному порядку: помощь родителям, домашние дела да работа в лавке.

Привал они сделали на открытой поляне, а вернее, на большой площадке, что нависала над обрывом. Кругом был лес – высоченные древние деревья с толстыми стволами, непролазные заросли, густые кусты, а вид, который открывался, если подойти к краю площадки, завораживал: куда хватало глаз, зеленые луга, квадраты полей, редко-редко – поселки и отдельно стоящие дома, которые с такой высоты казались совсем крошечными, игрушечными.

Было совсем тепло, солнце грело по-весеннему.

– Воздух-то какой, а? – сказал Небойша, разламывая бурек с мясом. – Даже в голове от него шумит, как будто сливовицы напился.

Радослав расстелил на траве платок, выложил из сумки хлеб, яйца, молодой сыр. Вукашин тоже вынул собранные матерью припасы: питу, свинину, нарезанную большими кусками, соленое сало – бело-розовое, с прожилками мяса.

– Я бы здесь дом поставил и жить остался, – сказал Вукашин, тут же устыдившись наивности этого замечания.

Небойша, разумеется, не оставил его слов без комментария.

– Молодой ты, совсем еще волчонок, – проговорил он, намекая на имя: «Вукашин» означало «волк». – А как подрастешь, женишься, так и узнаешь, что одним воздухом и видом красивым сыт не будешь. У отца твоего – солидное дело, а ты – один у него наследник. Так что не в горах тебе жить, а за прилавком стоять, взвешивать свиные потроха и говяжью вырезку. – Вукашин насупился, и Небойша потрепал его по плечу: – Ну же, не куксись, я не в обиду говорю, дечко![1]

Отдохнув немного и перекусив, путники направились дальше, и когда солнце уже стояло в зените, добрались до деревни Владе, которая словно вывернулась из-за поворота им навстречу. Узкая дорога внезапно расширилась в несколько раз, образовав большую круглую площадь, которая и была центром Владе. На краю ее примостились несколько строений: пара лавчонок и корчма, она же – постоялый двор.

– Вот и славно! Прибыли! – воскликнул Небойша, и они ускорили шаг.

Владе – совсем маленькое селение, всего-то полтора десятка домов, которые лепились к горному склону над площадью, как ласточкины гнезда. Весной и летом склоны утопали в зелени: все жители деревни выращивали виноград и «дуню» – айву, делали вино и ракию. А на более пологих участках, повыше, пасли коз и растили пшеницу и кукурузу.

От площади наверх, к домам, вели аккуратные, посыпанные камешками дорожки. Радослав и остальные спешились возле корчмы. Пока привязывали коней, ждали, что хозяева выйдут им навстречу, но никто так и не показался.

– У них что тут, каждый день гости бывают? – проворчал Небойша.

Радослав ничего не сказал, лишь нахмурился, между его бровей пролегла глубокая складка. Кони нервничали: переступали копытами, рвались с привязи, запрокидывали головы, прядали ушами.

– Тише, тише, – приговаривал Вукашин.

– Эй, люди добрые! – позвал Небойша, отворяя двери корчмы и входя внутрь. – Есть тут кто? Встречайте гостей!

Вукашин и Радослав подошли следом.

Никто не отозвался – и немудрено. Внутри никого не было. Деревянные столы и лавки, стойка, за которой полагалось находиться хозяину, – всюду было пусто.

– Может, не открыли еще, – предположил Вукашин, и хотя это было глупо – ведь уже полдень, – Небойша не поднял его на смех.

– Давно должны были открыться, – сказал он. – Да и не заперто здесь.

– Я схожу наверх, а вы проверьте соседние лавки, – велел Радослав и зашагал к лестнице, что вела на второй этаж. Там, должно быть, располагались номера для постояльцев.

Спустя несколько минут все трое вновь стояли на деревенской площади.

– Лавки не заперты, но внутри никого. Товары все на местах, и даже деньги лежат. – В голосе Небойши звучало сильнейшее удивление. – Как будто люди просто вышли ненадолго минуту назад.

– Да нет, не минуту, – возразил Радослав. – Видели, сколько там пыли на столах? Давненько ее не вытирали.

– Что наверху? – спросил Небойша, хотя ясно было, что ничего и никого.

– В хозяйской половине и в гостевых комнатах пусто. Не нравится мне все это. И запах такой… затхлый. В нос бьет.

Вукашин, который еще не успел по-настоящему испугаться, просто был озадачен и подумал, что им стоит сходить в деревню, пройтись по домам. Мало ли…

– Может, мор? – предположил Небойша, словно прочтя его мысли. – Болеют, попрятались по домам, лежат, встать не могут, потому и в город не приезжали.

Радослав качнул большой седовласой головой:

– Все может быть. Но если мор, так нам туда идти нельзя. Принесем болезнь в город, сами можем заразиться.

– Так что же – возвращаться не солоно хлебавши? – рискнул вмешаться в обсуждение Вукашин. – А если им помощь нужна, и мы могли помочь, но не стали? Что потом скажут?

Небойша стрельнул глазами в сторону Вукашина и поддержал его:

– Дечко дело говорит. Нас послали, чтобы мы разобрались, что к чему. Мы не можем развернуться и уехать, так и не поняв, что происходит.

Решение оставалось за Радославом – он был старшим в их маленькой группе, и Вукашин с Небойшей выжидательно смотрели на него.

– Что ж, сходим, поглядим, – после долгой паузы вымолвил Радослав. – Хотя нутром чую, что не след, а все