– Это не та революция, которая нам нужна! – крикнул он.
Люди тут же затихли, так тихо призывая друг друга к молчанию, что я подумала, будто слышу биение сотни сердец одновременно. Затем он продолжил:
– Вы нападаете на наших соседей? Бросаете камни и наносите оскорбления тем, кто хочет честно жить? Чтобы они не продавали вам или знати честно сделанный товар? А ведь они не благородные люди. Не те, кто забыл, как пользоваться своим трудом.
Слова Кристоса были встречены криками подтверждения. Я прижалась спиной к каменной стене ателье. Как только появился брат, женщина, бросавшая камни, исчезла. Я смотрела на Кристоса и не узнавала того мальчика, рядом с которым выросла. Это был лидер. Как сказал Пьорд: прирожденный лидер. «То есть тот великий человек, которым он хотел стать, – подумала я. – В другом месте и в другой жизни». У меня перехватило дыхание. Он пытался создать то место и такую жизнь, где мог бы быть кем-то еще – не просто рабочим и поденщиком. Я создала свой мир собственным мастерством и ателье. Я заслужила свое счастье. Он – нет! Никто из этих людей не был счастлив. И поэтому он стал для них лидером – из их потребности к переменам.
Он все еще говорил, а я смотрела через притихшую толпу на Теодора. Герцог мудро спрятал пистолет, но по-прежнему остался на том же самом месте. Он не желал покидать меня.
Я беззвучно прошептала:
– Уезжай.
Он покачал головой. Я сжала губы, пытаясь умерить удары сердца в ушах.
– Мы должны обратить наше внимание на то, куда наносим удар, – говорил Кристос. – Нашим врагом является знать, а не кто-то другой.
У меня округлились глаза. Брат смотрел на Теодора, практически предлагая ему что-то ответить, нанести удар или убежать. Я опустилась вниз на холодный каменный пол, подтягивая колени к груди, как напуганный ребенок.
Толпа перехватила взгляд моего брата и тоже повернулась к Теодору.
Герцог не двигался. Его нижняя челюсть выдвинулась вперед – пусть и слегка. Мое дыхание было порывистым. Однако Теодор дышал спокойно, словно сидел в салоне Виолы или работал в своей оранжерее.
«Уезжай, – безмолвно умоляла я. – Просто уезжай. Скорее!»
Кристос взглянул на меня, и его глаза сузились. Сердито выдохнув облачко пара, он поднял руку. Я закрыла глаза, боясь увидеть его дальнейшие действия.
– Давайте уйдем отсюда, – крикнул он. – Завтра Фестиваль песни. Начинается Средизимье. Мы планировали прийти в кафедральный собор, когда там соберутся дворяне, чтобы петь про уход зимы. Посмотрим, как они отреагируют на наше появление!
Некоторые люди в толпе ответили криками одобрения. Но остальные сохраняли тишину.
– Мы не так намерены получить правительство, которое заслуживаем, – продолжил Кристос. – Поджогами и вандализмом? Нет, мы не уличные грабители. Мы революционеры и солдаты армии верных идеалов. Завтра утром мы покажем свою силу и заставим знать согласиться с нашими требованиями. Пусть они поймут, что лучше следовать миру, чем войне. Мы не позволим им испачкать кровью наши улицы!
Я посмотрела на него, и он ответил мне долгим взглядом, который я не смогла понять. Что в нем было? Разочарование и гнев? Потеря? Все это или чувства, которые я питала к нему? Затем он ушел, натянув капюшон на голову – закрывшись от меня.
Он зашагал по улице к кафе или тавернам. Толпа последовала за ним, растворившись так быстро, что трудно было сказать, чего я боялась, пока не увидела разбитое стекло и не представила себе Теодора, разорванного их руками. Я спустилась по лестнице. Каждый мой шаг был неуверенным, как у годовалого ребенка.
Теодор встретил меня и помог подняться в карету. Он сел в угол кабинки.
– Извините, – сказал герцог. – Я оказался бесполезным.
– Нет! Вы проявили себя храбрым героем. Эта толпа… Вот и я произнесла это слово.
Никто из нас не был готов к юмору.
– Вы думаете, он действительно имел в виду то, о чем говорил? – спросил Теодор после долгого молчания. – Что мы пока еще можем предотвратить открытую революцию?
Я сомневалась.
– Даже если он считает так сейчас…
Я подумала о решимости Нико и о тщательных планах Пьорда. Каким-то образом мне стало понятно, что машина уже приведена в действие, что ее механизмы слишком тугие, и им уже не помешать в продвижении вперед.
– Я никогда не смогу быть похожим на вашего брата, – наконец сказал герцог.
– Это точно, – ответила я, и мой голос окрасился гневом, который вновь вспыхнул во мне.
Теодор посмотрел на мое побледневшее лицо. Я покачала головой и процедила:
– Он ужасный человек. На самом деле его не заботят другие люди. Он скорее волнуется о своих идеалах. Друзья его не интересуют. Как и семья.
– Он спас вас, – сказал Теодор. – И меня тоже.
– Да. На этот раз.
– Когда он говорил, другие слушали его. Он делает то, что мне не по силам. Ваш брат настоящий лидер, а я просто родился знатным человеком.
– Но он…
Я хотела рассказать Теодору всю правду – что Кристос вынудил меня предать себя, что он задумал план против королевской семьи. Вместо этого я придушила свое признание и напряженно сказала:
– Он солгал мне и причинил серьезный вред.
– Мне известно это, – сказал Теодор, хотя ничего не знал о глубине предательства моего брата. – Позвольте, я отвезу вас к себе домой.
– Не обязательно. Лучше отвезите меня ко мне домой.
– Нет… Я не позволю вам оставаться этой ночью одной.
Я, слишком уставшая, покорно согласилась.
41
Дом Теодора выглядел тихим. Свечи были потушены. Огонь горел только в спальне, поэтому герцог отвел меня туда и усадил перед камином.
– Пойду разбужу горничную и прикажу ей развести огонь в другой спальне, – сказал он.
Я поймала его ладонь, прежде чем он открыл дверь.
– Пожалуйста, останьтесь.
Он сел на пол рядом с моим креслом и положил голову на мои колени. Через пару мгновений я обнаружила, что мои пальцы гладят его медово-каштановые волосы.
– Скоро все закончится, – прошептала я.
Это было правдой. Бал Средизимья намечался через два дня, и что бы там ни задумал Пьорд, его планы должны были понемногу свершаться. Ожидание было хуже всех его замыслов.
Нет, неправда. Ничто не могло быть хуже гражданской войны, идущей на улицах города.
Я убрала руку и сжала ее в кулак, дав ногтям впиться в ладонь. Мне многое следовало рассказать Теодору. Но что я могла поведать ему, чтобы не опорочить себя? Что я могла сказать, не послав при этом брата на виселицу? Я не могла предать его – даже после того, что он сделал со мной. Мне с трудом удалось расслабить руку.
Теодор взял ее в свою ладонь.
– Сегодня я говорил с королем, – прошептал он. – Не хотел поднимать этот вопрос раньше. Я сказал ему, что придумал план для моей женитьбы – более удачный, чем союз с другой нацией.
Я посмотрела на его приподнятое лицо. Свет камина играл на нем тенями.
– И каков этот план?
– Союз
