40

На город пала пелена – тусклая, тихая и зловещая. Что-то надвигалось. Что-то ждало своего часа. Протесты приостановились, но Красные колпаки собирались в тавернах и на углах улиц. Они больше не кричали, а вполголоса говорили друг с другом. Их шепот ужасал меня.

Алиса и Эмми работали в полную силу и выполняли мои задания. Мы подготавливали заказы и пополняли запасы нитей. Создавалось впечатление, что ателье вообще не закрывалось, но клиентуры было мало – даже для Эмми. Мы все чувствовали, как что-то сжимается вокруг нас, что земля вот-вот уйдет из-под ног. В моей голове засела только одна дата. Средизимье. Во время двух самых коротких дней в году в домах знати и простолюдинов отмечался Фестиваль песни. Я была уверена, что на эту дату Пьорд назначил свое восстание.

Прикрываясь тихим порядком и стабильной работой моего ателье в праздничные дни, предшествующие Средизимью, я продолжала практиковаться в вытягивании проклятий и чар из сшитых вещей. Меня расстраивала моя болезненная медлительность. Оставалось лишь несколько дней, чтобы отточить мастерство, но результаты разочаровывали. Когда Теодор спросил, смогу ли я приехать к нему домой, чтобы поучить его чародейству, он получил мое согласие. Я не только приветствовала перерыв в бесконечной работе, но и надеялась, что его обучение поможет мне найти упущенные детали. Прошлые недели показали, что и мне еще есть чему поучиться. Возможно, рутина, которая привела меня к проблемам, могла и увести от них. Уже неделю улицы были тихими, хотя я все больше начинала чувствовать какое-то смутное подозрение к Красным колпакам.

Никто больше не следил за мной – за что я была благодарна, – но мне пришлось передвигаться очень быстро, чтобы незаметно подойти к дверям дома Теодора.

– Я отсутствовал несколько дней, – сказал герцог. – Отец созвал кабинет министров для написания договора. Они хотели учесть некоторые требования Красных колпаков. Все было бы прекрасно, если бы министры закончили документ до новых выступлений бунтовщиков. Но лично я сомневаюсь в способности кабинета завершить до Средизимья свои споры. Судя по памфлетам вашего брата, они в большой обиде друг на друга.

– То есть они не рассмотрели требования мятежников?

– Рассмотрели и тут же отвергли несколько дюжин. Они воспринимают уступки как слабость правительства. Но по ходу разбирательства они начали бояться революцию. Министры стали подходить серьезнее к требованиям Красных колпаков.

Теодор взял мой плащ и провел меня в свою студию.

– Ладно. Хватит говорить о вещах, которые мы не в силах исправить. И возвращаясь к чарам… Я обещаю быть прилежным учеником.

Он, как кающийся грешник, сложил руки вместе.

– Конечно, вы им будете, – со смехом ответила я. – Но не ждите от меня, как от учительницы, полного набора знаний. Я никого не обучала раньше. И возможно, уже слишком поздно.

– Почему?

– Я познакомилась с магией, когда была ребенком. То же самое было с моей мамой. Каждый чародей, о котором я слышала, познавал мастерство в детском возрасте.

И, добавила я молча, мне мало рассказывали о том, как работает магия – как человеческий ум захватывает свет и тьму и подчиняет их.

– Я думаю, это похоже на музыку, – сказал герцог. – Ей легче учиться, когда ты молод и тренируешься каждый день. Тогда ты относишься к обучению более естественно. Но я знаю зрелых людей, которые увлеклись скрипкой после своего увольнения со службы. Они не были виртуозами, но знали толк в музыке.

Он пожал плечами.

– У нас может что-то получиться, а может, и нет. На самом деле это мне неизвестно. – Я коснулась его руки. – Но если кто и способен научиться, то это вы. Давайте попробуем.

Теодор поднял скрипку и настроил ее. Я наблюдала за ним. Как мог кто-то использовать созданные музыкой чары? Они не походили на мои или на древние пеллианские. Они не были постоянными. Я предположила, что чары сопровождали музыку и угасали вместе с ней, но в то же время они могли воздействовать на аудиторию или окружающее пространство. То есть они обладали свойствами, которых не было у моих стабильных локализованных чар. Мог ли герцог наделить удачей целый воинский полк или хорошим здоровьем все отделение госпиталя? Я пожалела, что не знаю теории чародейства, и впервые согласилась в чем-то с Пьордом.

– Что мне делать сначала? – спросил Теодор.

Я задумалась. Каковы мои первые действия, когда я начинаю создавать чары? Я сажусь, собираю инструменты и сосредотачиваюсь.

– Просто успокойтесь.

– Я думал, что спокоен, – дружелюбно сказал он.

– Нет, очистите свой разум. Или думайте только о том, что собираетесь сделать в следующий момент.

– А что именно?

– Хороший вопрос, – сказала я, вновь почувствовав неуверенность. – Во время шитья я начинаю делать стежки и обматываю их светом.

– А мне чем это делать? Может, думать о чем-нибудь счастливом?

– Это не совсем то… – Я смутилась. – Нужно осознавать, что действие происходит здесь… и…

– Подчинять мелодию моей воле? – засмеявшись, спросил Теодор.

– Вроде того, – ответила я. – Просто пытайтесь играть что-то, но осознавайте свои действия. Что вы видите? Нужно заметить, что через вас проходят искры.

Он поднял смычок и провел им по струнам. Звук получился сладким и сочным, как мягкий весенний ветерок. Я на мгновение забыла о зимнем ветре, бросающем в окна ледяные капли. Он начал мелодию, и когда воспроизвел очень красивое сочетание нот, вокруг его скрипки появилась полоска света. Он был так шокирован этим, что опустил инструмент.

– Появилось что-то другое в вашей игре? – торопливо спросила я. – То, что вам показалось другим? Вы заметили это?

– Ничего особенного, – сказал он, потирая большой палец о колки. – Это будет глупо звучать…

– Говорите, – настойчиво потребовала я.

– Внезапно мне стало казаться, что я больше не играю. Что мелодия живет сама по себе.

Его слова удивили меня. Я всегда контролировала свои чары, используя при этом иглу, нить и шелк. Но я знала, что делала. А Теодор не понимал, что происходит.

– Попробуйте еще раз, – тихо сказала я. – Когда почувствуете странность, попытайтесь удержать ее.

Он кивнул. На его лице появилась решимость, сделав черты более резкими и зрелыми. Мелодия зазвучала вновь – на этот раз мягче. Свет заискрился вокруг герцога. Его брови нахмурились, свечение увеличилось, и я почувствовала теплую невесомость, пока звуки музыки плыли между нами – уютные и счастливые.

Свет и музыка угасли одновременно.

– Я сделал это, да?

Теодор улыбнулся, и я ощутила, как теплота мелодии покидает меня.

– Да, вы использовали магию. – Меня удивил