У меня вся эта клоунада вызывает смешанные чувства. С одной стороны мне приятно, что люди за собой следят, но здесь это превратилось в некий культ нарциссического бешенства, граничащего с помешательством. Люди сделались противоестественными, став больше похожими на манекены. Многие жители Центрального района даже не хотят лишний раз улыбнуться, потому что это приводит к появлению мимических морщин.
Я иногда скучаю по родным, тёплым и по-настоящему душевным людям окраин. Их лица иногда красные, иногда розово-румяные или загорелые, на них можно увидеть множество морщин, настоящих, не скрываемых. И всегда ясные, блестящие, искренние, светящиеся изнутри глаза. Бывает, идёшь вдоль посёлка из деревянных построек на самой окраине у болота. Там сидят старики и старушонки, одетые бедно, в штопаное, но всегда чистое. Смотришь в их глаза, а там отражаются крохотные белёсые блики света. Коричневые, тёмно-серые, зелёно-бурые крапинки украшают радужки их глаз, не по годам детских и добрых. Эти старики никогда не задирают голову.
Всякий раз, прогуливаясь вдоль этих домов с сидящими на порогах пожилыми людьми, я вспоминал свою бабушку и её тёплые руки. Всё её лицо измяла старость, словно превратив в постиранную наволочку, стерев былую красоту молодости, но вот руки пожалела. Жизненная сила не позволила времени изрезать впадинами ладони. Они у бабушки всегда были как будто молодые. Всегда мягкие, нежные, почти без жилистых морщин, как бывает у других стариков. С мыслью о бабушке я спускаюсь в лифте. Мне всегда тепло и хорошо на душе, когда я думаю о ней.
Мне кажется, я всё-таки простой парень, намного проще, чем все эти франты из Центрального округа, но я должен мимикрировать и притворяться, чтобы не выдать себя. Я вынужден подражать их повадкам, их надменным и точёным, как будто бы ленивым движениям, копировать их слегка задранный вверх кончик острых подбородков. Иногда я увлекаюсь, и мне словно начинает это нравиться. В такие моменты я с испугом отмечаю, что становлюсь похожим на них.
Но сейчас внутри за грудной клеткой слева растекается тепло, тепло светлой памяти о руках моей бабушки. Последнее, что вынимаю из воспоминаний о ней, – сухие слёзы в глазах матери, когда она вернулась с похорон почти пять лет назад. Бабушка так и не застала моего окончания школы, но она так хотела нарядить меня в праздничный костюм.
Створки лифта размыкаются, и я сразу попадаю во двор нашего многоквартирного дома. В Центральном округе нет частных домов, в основном здания Главной корпорации страны. Все эти постройки величественны и монументальны. Каждая из них передаёт свой неповторимый стиль и отражает руку мастера-архитектора, проектировавшего её. После затопления часть зданий, в особенности высотных, разобрали, какие-то укрепили и перестроили. Центральный округ сверху похож на многослойный круг. Каждый периметр круга вписан в бо́льший по нарастающей от центра к окраинам. Многие строения возведены в форме дуг, являющихся частью своего периметра. В своё время я насчитал в городе одиннадцать таких периметров. Внешний периметр отделён красивым высоким забором, вход в центр строго по пропускам.
Примыкающие к центру районы строились преимущественно для обслуги центра. Дальше разбросаны районы для богатого и среднего класса. А за их границами начинаются беспросветные трущобы бедняков, с юго-востока переходящие в деревянные строения стариковьего посёлка. Средний возраст жителей этого селения больше восьмидесяти лет. Туда свозят стариков, немощных, больных и одиноких. Они не нужны ни бедным трущобам, ни богатому, динамичному центру, они уже отработанный материал.
В своё время мама отвезла туда на попечение и бабушку. Я до сих пор ей не могу этого простить. Бабушка там не смогла прожить и полутора лет. Её горло сдалось в плен лёгочному кашлю, а ноги перестали слушаться. Я старался навещать её, когда вырывался из дома. Видел, что с каждым днём её некогда блестящие стёклышки глаз тускнели, делаясь блёклыми и невыразительными. Её глаза мутнели подобно донышку старой тары, на десятилетия запрятанной в дальний тёмный угол со свисающей по стенам паутиной. И однажды пришло известие о её кончине, тихой и безмолвной…
Я шагаю по сероватой плитке пространства между четвёртым и третьим круговым периметром. На плитке дифракционное покрытие. Когда лучи света в полдень попадают на него, поверхность переливается разноцветными бликами в виде геометрических фигур, подогнанных своими гранями одна к другой. Я смотрю под ноги, пытаясь увидеть дифракционный световой рисунок, но солнце ещё не в зените, и плитка бледна. Я ускоряю шаг, боясь опоздать на собрание перед рабочим днём. Пересекаю второй кольцевой периметр, проходя под высокой аркой.
Слева возвышается один из центральных корпусов исследовательского комплекса корпорации. Какое-то время я иду и разглядываю зеркальные, абсолютно гладкие остеклённые поверхности здания. Оно сияет сапфирово-синим оттенком с оранжево-жёлтыми отблесками солнечных лучей на гранях. Здание спереди похоже на усечённую вытянутую пирамиду. Очень сильно вытянутую. Сверху от самой крыши отходит полудуга, уходящая кзади до самой земли. Таких строений насчитывается целых пять. Местные их называют «пятернёй» или «близняшками».
Я отворачиваю голову и теперь смотрю прямо. Передо мной возвышается невероятных размеров, закрученная в двойную спираль, стремящаяся в самые небеса громада. Некоторые жители города называют её ДНК. Здание ДНК главное в ансамбле. Сегодня ДНК на месте, спирали неподвижны, значит, все в городе, даже президент Корпорации. Вдоль левой волнистой поверхности здания вертикально выстроены крупные белоснежные буквы PLASMIDA. Корпорация названа в честь кольцевых молекул ДНК, которые могут самостоятельно себя копировать.
Основная деятельность компании вращается вокруг производства генно-модифицированных растений и животных. После катаклизмов условия на уцелевших участках суши сильно изменились, климат сделался капризным и непредсказуемым. Пришлось выводить новые сорта растений и животных. По крайней мере нам так объясняли в школе, а потом и в колледже. Но Корпорация занимается не только этим. Несколько лет назад открыли отдел исследований мозга, в который меня приняли на работу ещё студентом. Именно туда я сейчас и направляюсь. Это здание-близнец справа от головного корпуса.
Я поспешно запускаю руку в нагрудный карман пиджака и нащупываю вытягивающий тепло металл цилиндрического жетона. Пальцы ощупывают поверхность на верхней грани цилиндра. Там красуются два витка спирали ДНК. Мои пальцы уже привыкли к этому рисунку. Если бы я был незрячим, то, наверное, узнавал бы этот символ лучше всех остальных. Вынув жетон, я бросаю не него беглый взгляд. Цилиндр влажный от пота. Почему я сегодня нервничаю? Обычное утро перед самым заурядным рабочим днём.
На входе стоят два металлических дройда с синтетическими вставками вместо суставов. Это последние модификации охранных боевых роботов. Они сканируют моё лицо. Этого не видно со стороны, но я знаю, что их датчики скользят по всем
