Йоннен превратился в сплошной клубок из ярости и негодования, и сдерживать его могло только неизменное присутствиее Эклипс. Надутый и угрюмый, он часами сидел в углу, отрывал завитки от собственной тени и швырял их в дальнюю стену: трюк, который он проделывал в некрополе, когда закрыл глаза Мие. Эклипс бегала за тенистым шариком, словно щенок, и Йоннен улыбался, но стоило ему поймать взгляд Мии, как улыбка испарялась.
Она чувствовала его злость. Его ненависть и недоумение.
Но не могла винить его.
Еще одним источником беспокойства были Эшлин с Триком – напряжение между ними казалось таким плотным, что его можно было нарезать и подать с так называемым «рагу», которое они ели каждый вечер на ужин. Между ними сгущались штормовые тучи, обещая грозу, которая затмит все солнца. И, по правде говоря, Мия понятия не имела, что с этим делать. Да, раньше она обсудила бы ситуацию с Триком. Но он изменился.
Увидев егопервые, она не знала толком, что чувствует. Радость и вину, блаженство и печаль? Но после нескольких перемен в его компании она поняла, что контуры егро натуры не изменились, просто заполнились немного другими красками. Теперь вокруг него ощущалась тьма – та же, которую Мия ощущала внутри себя. Манящая. И возможно, несмотря на Мистера Добряка в ее тени, пугающая.
Мия опустила голову, и реки ее длинных черных волос заструились, падая на лицо. На каюту туманной завесой опустилась тишина.
– Прости, – наконец пробормотала она.
Мертвый юноша наклонил голову, его дреды извивались, как сонные змеи.
– ЗА ЧТО?
Мия закусила губу, подбирая блеклые и жалкие слова, которые каким-то чудом должны были все исправить. Но люди – это загадка, которую она никогда не могла постичь. Ей всегда лучше удавалось резать вещи на кусочки, чем соединять их воедино.
– Я думала, что ты мертв.
– Я ЖЕ СКАЗАЛ, – ответил он. – ТАК И ЕСТЬ.
– Но… я думала, что уже никогда тебя не увижу. Что ты исчез навсегда.
– НЕ САМОЕ ГЛУПОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ОНА ТРИЖДЫ ПРОНЗИЛА МЕНЯ В СЕРДЦЕ И СТОЛКНУЛА С ГОРЫ.
Мия посмотрела через плечо на Эшлин. Та свернулась клубком, положив веснушчатую щеку на ладонь, ее длинные ресницы трепетали во сне.
Любовница.
Лгунья.
Убийца.
– Я сдержала свое обещание. Твой дед погиб с криками на устах.
Трик склонил голову.
– БЛАГОДАРЮ, БЛЕДНАЯ ДОЧЬ.
– Не надо… – Мия осеклась от комка в горле и покачала головой. – …Пожалуйста, не называй меня так.
Он повернулся к Эшлин. Затем прижал черную, залитую ночью руку к груди и поскреб ее, словно вспоминая ощущения от укола клинка.
– КСТАТИ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ОСРИКОМ?
– Его убил Адонай. Утопил в бассейне крови.
– ОН ТОЖЕ КРИЧАЛ?
Мия вспомнила брата Эшлин, исчезнувшего под алым потоком в ту перемену, когда люминаты захватили гору. Глаза, круглые от страха. Рот наполнен багровой жидкостью.
– Пытался, – наконец ответила она.
Трик кивнул.
– Наверное, ты считаешь меня бессердечной мандой, – вздохнула девушка.
– ТЫ ВСЕ РАВНО СОЧТЕШЬ ЭТО ЗА КОМПЛИМЕНТ.
Мия резко подняла голову, думая, что он разозлился. Но увидела, что его губы изгибаются в тонкой, сдержанной улыбке, и на щеке вырисовывается тень ямочки. На секунду это напомнило ей, каким он был раньше. И о том, что у них было прежде. Она всмотрелась в его бескровное лицо и чернильно-черные глаза, увидела прекрасного, сломленного юношу, и ее сердце налилось свинцом.
– ТЫ ЛЮБИШЬ ЕЕ? – спросил он.
Мия вновь взглянула на Эшлин. Вспомнила ее прикосновения, ее запах, ее вкус. Лицо, которое Эшлин показывала миру, – свирепое и суровое, – и нежность, которую проявляла только к Мие, лежа в ее объятиях. Она таяла, словно снежинка, у нее на губах. Была поэзией на ее языке. Мия и Эшлин были мрачным отражением друг друга; обе, ведомые возмездием, делали и желали то, о чем другие не осмелились бы мечтать.
О чем-то восхитительном.
О чем-то ужасном.
– Всё…
– …СЛОЖНО?
Мия медленно кивнула.
– Но такова жизнь, верно?
С губ Трика сорвался невеселый смешок.
– ПОГОВОРИМ, КОГДА ПОПРОБУЕШЬ УМЕРЕТЬ.
– Пожалуй, воздержусь, если это будет зависеть от меня.
– СМЕРТЬ – ЕДИНСТВЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ, КОТОРОЕ МЫ ВСЕ СДЕРЖИВАЕМ. РАНО ИЛИ ПОЗДНО.
– Я предпочту «поздно», если ты не возражаешь.
Они встретились глазами. Черными с черными.
– ОТНЮДЬ.
Их беседу внезапно прервал звон тяжелого колокола, и они дружно посмотрела наверх, где находилась палуба «Девы». Мия услышала приглушенные крики, топот сапог по дощатому полу, нотки смутной тревоги. Эшлин подскочила в гамаке, проснувшись от шума, и потерла лицо запястьем.
– Что такое? – сонно пробубнила она.
Мия встала и, прищурившись, посмотрела на балки над их головами.
– Не знаю, что, но вряд ли что-то хорошее.
Снова звон колокола. Затем череда приглушенных и поражающих воображение ругательств. Мия медленно подошла к иллюминатору и открыла деревянные ставни, впуская нестерпимое пламя истиносвета. Йоннен поднял голову с гамака и, прищурившись, сонно окинул каюту взглядом. Мистер Добряк выругался со своего местечка над дверью.
Мия часто заморгала от ослепительного света. Как только глаза Эшлин привыкли, она присоединилась к ней у иллюминатора. Над холмиками волн за стеклом Мия увидела на горизонте очертания парусов, прошитых золотой нитью.
– Это итрейский военный корабль… – пробормотала Эшлин.
Мия подняла взгляд.
– Похоже, наш экипаж не в восторге от этой встречи.
– …Напротив, как по мне, голосят они очень восторженно…
– …О, браво, ты репетировала свои искрометные комментарии?..
– …Мне не нужно репетировать, киса. Некоторым из нас остроумие дано от природы…
Эшлин опустила голову в бочку с чистой водой, чтобы окончательно проснуться, и наскоро заплела волосы в неровную косичку.
– Я поднимусь наверх и пообщаюсь с капитаном.
– Иди с ней, брат Трик, – сказала Мия. – Я останусь с Йонненом.
Мертвый юноша медленно поднялся. Глядя на Эшлин бездонными глазами, он спрятал клинки из могильной кости под мантией и накинул капюшон.
– ПОСЛЕ ВАС, СЕСТРА.
Эш натянула ботинки, в которых ходила со времен арены Годсгрейва, и прикрепила короткий меч к ноге. Надев сестринскую мантию и чепец, направилась к двери.
– Будь осторожна, ладно? – сказала вдогонку Мия.
Эш усмехнулась, наклонилась и поцеловала ее в губы.
– Ты же знаешь поговорку. Что меня не убивает, тому лучше уебывать со всех ног.
И, взмахнув белой мантией, ваанианка скользнула за дверь.
Мия старалась не смотреть на Трика, когда он выходил из каюты вслед за Эшлин.
– Что ж, – вздохнул Клауд Корлеоне. – Как сказала моя дражайшая учительница донна Элиза в год, когда мне исполнилось шестнадцать: «Отымейте меня нежно, а затем оттрахайте как следует».
Трехглазый Каэль свесился с вороньего гнезда.
– Они подают нам сигнал, капитан!
– Да, я вижу! – крикнул тот, взмахнув подзорной трубой. – Большое спасибо!
– Эти сраные императорские говноеды нас догоняют, – проворчал Большой Джон, становясь у перил рядом с ним.
Клауд помахал подзорной трубой у него перед носом.
– Эта штука работает, знаешь ли.
– Капитан? – раздался голос.
Клауд оглянулся и увидел на палубе Ее Не-Такое-Уж-И-Святейшество с двухметровым сторожевым псом, маячившим у монашки за спиной. Несмотря на истиносвет, вокруг внезапно похолодало и по коже
