– Да что тут собираться? – плаксиво протянул Дадон. – Вообще не представляю, кто на меня мог так ополчиться! Никому я дорогу не перебегал, ни с кем не ругался. Писем не получал, денег не одалживал, в споры ни с кем не вступал! Так кому бы вдруг потребовалось все Лерожево семейство на меня натравить? И сейчас вот, с этой веревкой… за что? Не знаю я, ну, не знаю! А что до гостей, то только Аким заходил ко мне – и все. Не он же лоскутки мне подсунул?
Наверняка не он! Потому что Аким заходил к тебе, голубчик, и вовсе не в гости, а наверняка затем, чтобы договориться насчет очередной партии твоего самогона. Но мы пока об этом не будем, есть более важные темы.
– Кто еще, кроме Акима? Точно никого? – и, получив в ответ отчаянное сотрясание головой, я потребовал: – Тогда вспоминай, что необычного ты мог увидеть в последнее время, кто ошивался возле твоего двора. Я уверен, что есть причина, по которой тебя пытались убрать! Именно убрать, и, заметь, дважды уже, – я кивнул на узелковую композицию в углу, примененную после того, как с енотами дело не прокатило.
– Да какая там причина? Ты что, сам не знаешь, как я живу? – попытался взбунтоваться Дадон. – Это вы, молодежь, скачете по поселку, нарываясь на неприятности, а я одинокий пенсионер! Из дома в сарай, из сарая обратно. А в последние дни так и вовсе никуда, даже в магазин не ходил!
– Значит, вспоминай, что ты из окна мог случайно заметить, – выслушав Дадоновы излияния, я уцепился за последнюю видимую причину, по которой он мог бы кому-то не угодить. Да еще вот так, прямо до смерти!
– В окне я видел обычный пейзаж, какой уже много лет наблюдаю! Кусок забора, деревья и тротуар. Тебе их описать, или сам знаешь, как они выглядят?
– Что еще? – потребовал я, игнорируя яд в его голосе. – Вспоминай! Кто-то проезжал мимо, кто-то шел, птичка к тебе на забор отдохнуть присаживалась да не те песни пела. Пойми ты, что сейчас, для установления истины, все имеет значение.
– Никто не проезжал, никто не садился! Один только Баруза стоял у меня перед окнами и, как обычно, веник втирал в тротуарную плитку. Но он даже не смотрел в мою сторону. И я его тоже не разглядывал, больно надо!
– А ведь он дворник! Вполне мог найти эти лоскутки, которые кто-то выбросил! И если ты когда-то раньше успел ему насолить, то он вполне мог подстроить тебе такую пакость, как подброшенные улики! – осенило вдруг меня. Правда, в эту картину плохо вписывалась повторная попытка Дадонова убийства с помощью гадины. Но мне и раньше доводилось видеть, как на одного человека неприятности сваливаются сразу с разных сторон. Так что сначала неплохо было попытаться разобраться с первой причиной.
– Ничем я ему не солил, а в последний раз он и вовсе недолго возле моего забора веник мусолил. Потом Фара, его мамаша, подлетела к нему и ну на него шипеть! А я плюнул – терпеть злых баб не могу! – и ушел в свой сарай.
– То есть, ты их обоих перед своими окнами без присмотра оставил? И про мамашу я только сейчас от тебя слышу?! Черт, как же с вами тяжело работать, с несознательными свидетелями! Я же просил тебя рассказать мне буквально ВСЕ! Ты вообще хорошо понимаешь значение этого слова?
– А что это даст-то тебе?! Я даже не смог разобрать, что она там своему сыночку шипела! Потому что она, наверное, охрипла после того, как с бабкой Мозой ругалась, я на их ор из окна и выглянул. Там-то ее хорошо было слышно, да только происходило это не перед моим окном, а уже на углу забора, где она Мозу пыталась перекричать! И только после этого она подскочила к Барузе.
– Что мне это даст, я сам решать буду! – попытался я ответить нормальным человеческим голосом, хотя мне очень хотелось сорваться на злобный рык. – А твое дело просто рассказывать! Бабка Моза – это та, что в Веселовке живет?! На Цветочной улице?!
– Не знаю я ее улицу. Знаю только, что живет она действительно в Веселовке, и то знаю лишь потому что мы с ней в уездном пенсионном фонде сталкивались, когда нам пенсию переоформляли. А теперь, как она Фаре орала, она куда-то переехала, потому что у нее в доме жить стало невозможно.
– Подробнее! – потребовал я.
– Да что я, дословно, что ли, запоминал их грызню? – возмутился Дадон, но тут же притих – наверное, выражение моего лица настроило его на более мирный лад. Не знаю, как я со стороны выглядел, но мне в этот момент очень хотелось совершить третью попытку устранения этого недалекого самогонщика. Просто ради того, чтобы душу отвести! И, думаю, что эта попытка вполне могла увенчаться успехом! Потому что лишь случайно и с большим трудом мне удалось вытянуть из этой бестолочи такие сведения, каких я и не мечтал собрать, отправляясь в эту кутузку!
– Дословно или нет, но вспоминай все, что сможешь! А чтобы тебе память улучшить, могу сказать, что это как раз и был тот самый эпизод, из-за которого тебя пытались убить!
– В общем, так… – Дадон мне, кажется, не поверил, но послушно принялся скрипеть своими мозгами. – Моза к Фаре подскочила и начала орать, что та ей гнилого квартиранта сосватала. Мол, приходила она домой с проверкой, так после него даже в сени зайти невозможно. Фара огрызалась, что и не обещала, что он будет хорошим. Она обещала, что он будет хорошо платить, и в этом не обманула. А Моза орала, что Фаре к себе его надо было брать, такого щедрого, а она вместо этого вообще из своего поселка его сплавила в Веселовку. Но у Мозы терпение заканчивается, так что она к Рару жаловаться пойдет. Тут ее Фара прямо заплевала, она это умеет, а потом к Барузе понеслась. Вот и все. И ты думаешь, что убить из-за этого можно?
– Еще как! Фара или Баруза видели, как ты на них пялишься из окна?
– Дак я и не скрывался, не шпион же какой. И не баба, чтобы исподтишка подглядывать.
Я в ответ шумно выдохнул, сумев проглотить готовые вырваться матюги. Ситуация складывалась крайне паршиво! Если Дадона, как свидетеля, уже дважды пытались
