Два месяца пребывания дома
Мало что изменилось за это время, кроме того, что мне надоело прятаться дома.
Сегодня у меня появилось сильное желание рискнуть — я направляюсь в музей. Не думаю, что встречусь там с Канье, своей семьей или с кем-то, кого я могу знать. Мне вдруг захотелось увидеть красивые картины. Последние пять лет передо мной было только уродство.
Я надеваю джинсовые шорты и черный топ с закрытыми рукавами, запрыгиваю в свою серебряную Mazda 3 и завожу ее. Вибрация двигателя вызывает трепет в моем сердце. Возможность направляться куда-либо самостоятельно все еще нова для меня. Волнение струится по моим венам.
Поездка до Института Искусств Миннеаполиса не занимает много времени. Путешествуя по длинным коридорам и рассматривая картины на стенах, я подхожу к одной, на которой за колючей проволокой стоят мужчины в черно-белых полосатых брюках и куртках. Читаю название картины.
Холокост. Живые мертвецы В Бухенвальде, 1945.
Их лица говорят об утраченной надежде. Семьи разрушены. Души безвозвратно повреждены. Их сбили и не дали света в конце туннеля. Картина заставляет мое сердце болеть, поэтому я двигаюсь дальше.
Следующая фотография — четыре пожилых мужчины, в возрасте, я думаю, где-то восьмидесяти или девяносто лет. Каждый из них обнимает другого, и все они улыбаются. Я читаю название внизу.
Пережившие Холокост. 2005.
Я читаю имена слева направо, смотрю на их фотографию и изучаю каждую улыбку. Улыбка каждого мужчины уникальна и рассказывает о жизни, наполненной счастьем.
Маленький кусочек тепла загорается в моей груди. Они пережили ад. Они действительно жили в аду с тысячами злых людей. Смогу ли я когда-нибудь стать похожей на них? Улыбающейся и счастливой. Выжившей, действительно выжившей и счастливой?
Я не уверена, как долго стояла, глядя на фотографию четырех счастливых пожилых мужчин, но в какой-то момент меня осенило: если бы я встретила этих людей на улице, то никогда бы и не подумала, через что они прошли. Я оглядываю коридор и вижу трех других людей в группе, рассматривающих фотографии, разговаривающих друг с другом и улыбающихся. Что, если эти люди сами прошли через ужасы? И все же они улыбаются, счастливы. Как они это делают?
Я хочу купить фотоаппарат. Я хочу запечатлеть эти улыбки на лицах людей. Я хочу найти ответ. Люди повсюду переживают тяжелые времена. Горе, боль разбитого сердца и, возможно, как и я, изнасилование. Но они все еще продолжают улыбаться. Я хочу запечатлеть эти моменты и наполнить ими свою жизнь. Я хочу узнать, как они это делают, как они выживают, делая это с улыбкой на лице.
Дома я разбираюсь со своей новой камерой Canon 600D, которую только что купила. Канье дал мне банковскую карту несколько недель назад. Он сказал, что это наш совместный счет и сказал мне использовать его. Я поклялась этого не делать. Я не хотела тратить его с трудом заработанные деньги, но это было важно. Мне нужна эта камера.
Ручка входной двери дергается, и я знаю, что это — Канье. В это время дня он всегда приходит и говорит, что проверяет почту и холодильник, но я знаю — он проверяет меня.
Дверь открывается, и я смотрю, как входит самый красивый мужчина на Земле.
Его голубые, нежные глаза смотрят на меня. Меня уносит в невероятное будущее, где Канье возвращается домой с работы. «Папа дома, ура!». Наши двое прекрасных детей бегут вниз по лестнице, чтобы обнять своего отца. Канье подхватывает их на руки и целует в щеки. Потом подходит ко мне, его жене, и дарит мне страстный поцелуй, от которого замирает сердце, потому что он так скучал по мне все те восемь часов, что его не было.
— Эмми, ты в порядке?
Я потрясена своей фантазией. Я быстро киваю и возвращаюсь к чтению инструкции к моей камере.
— Что там, Эмми? — спрашивает Канье, указывая на мою камеру.
— Я сегодня ездила в музей и решила, что хочу купить камеру, хочу фотографировать, — я посмотрела на Канье, наблюдая за его реакцией.
— Фотографировать что, детка?
Я съеживаюсь, когда его слова наполняются нежностью. Это посылает ложную надежду моему сердцу, и я слышу, как быстро начинает биться сердце в груди. Он замечает, всегда замечает, но продолжает называть меня так.
— Я хочу фотографировать людей, — я вижу замешательство на лице Канье, но лишь пожимаю плечами: не уверена, как объяснить ему, почему хочу этим заниматься.
— Эмм, это хорошо, Эмми. И ты выходила из дома сегодня. Может, в следующий раз скажешь, когда пойдешь снова, и я поеду с тобой.
Я вздыхаю. Он знает, что я хочу, чтобы он оставил меня, но он не делает этого и не хочет делать. Я снова пожимаю плечами и возвращаюсь к изучению своей новой камеры. Краем глаза замечаю, как Канье наблюдает за мной в течение минуты, а затем он подходит к холодильнику.
— Эмми, у тебя кончилась еда. Я говорил тебе, чтобы ты звонила мне, когда тебе что-то понадобится.
Я осматриваю содержимое холодильника. Хмм, мне действительно нужна еда. Это еще одна причина, почему Канье считает, что ему нужно присматривать за мной. Черт, мне нужно самой начать заботиться о себе и ему не придется больше приглядывать за мной.
Я встала из-за стола.
— Я съезжу в магазин.
— Я поеду с тобой. Мы можем взять мою машину, — отвечает Канье, когда я хватаю ключи от своей машины.
— Нет, я поеду одна и куплю все необходимое. Уверена, у тебя есть другие дела, Канье.
— Да, у меня есть дела, Эмми. У меня куча дерьма, которое мне нужно сделать. Но я хочу отвести тебя в магазин и провести с тобой немного времени.
Я снова вздыхаю и бросаю ключи от машины на стол, зная, что не выиграю этот спор. Направляюсь к входной двери, но поворачиваюсь, бегу обратно в столовую и хватаю свою новую камеру.
Мы направляемся к черному внедорожнику Канье и молча едем в продуктовый магазин, пока я фотографирую людей, мимо которых мы проезжаем.
Подъезжаем к супермаркету и берем тележку. Канье толкает ее, пока я делаю еще несколько снимков. Я замечаю продавщицу, которая улыбается и здоровается со всеми, кто проходит мимо нее, когда мы входим в магазин. Она странно смотрит на меня после того, как я делаю снимок. Я подхожу ближе к Канье и оглядываю магазин, делая вид, что ничего не фотографировала. Мне никогда не приходило в голову, что подумают люди, если узнают, что