– Что такое? – спрашиваю я и смотрю на него вопросительно, мое лицо близко-близко к его, мои жабры трепещут от того, как много воды проходит через них.

Он отворачивается и показывает:

– Мы приплыли. – Перед нами отвесная скала, уходящая вверх. – Это небольшой риф, поднимающийся над поверхностью воды.

Я не сразу заметила скалу, и, если честно, меньше всего меня сейчас интересуют какие-то там рифы.

– Я не об этом, – возражаю я.

Он не смотрит мне в глаза.

– Мне не следовало этого делать, – удрученно сообщает он.

– Не следовало целовать меня?

– Да.

– Но почему?

Мои руки дрожат, когда я задаю этот вопрос, и мне кажется, я уже вижу ответ на него: потому что у него есть другая. Или, может быть, потому, что он принц Серых Всадников и не может влюбляться, как все нормальные люди, а должен жениться на женщине, которую ему выберет отец. По крайней мере, у королей на суше дело обстояло именно так, если я правильно помню школьные уроки истории.

Он делает неопределенный жест, а потом добавляет:

– Не понимаю, что мне делать. Я поцеловал тебя, потому что… потому что не мог по-другому.

Я не знаю, плакать мне или смеяться. Что он хочет этим сказать? В любом случае очевидно, что Шесть-Пальцев что-то тяготит, может быть, какая-то тайна. Или же он ужасно боится своего отца, короля. Вот только – почему? Хорошо, я ничего не смыслю в политике и тому подобном. Но если король совершенно всерьез считает меня Посредницей, обещанной им в пророчестве, то связь между мной и его сыном должна быть ему по душе, разве нет? Или я в чем-то ошибаюсь?

Понятия не имею. Я выпускаю Шесть-Пальцев из объятий, отодвигаюсь от него чуть-чуть и спрашиваю:

– Но я же тебе нравлюсь?

Он кивает.

– Но?

– Но я боюсь сделать тебе больно.

Этот парень загадка для меня.

– Почему? Каким образом ты можешь сделать мне больно?

– Я не могу сказать этого тебе, – дрожащими руками объясняет он. Его грудь поднимается, и по тому, как трепещут его жабры, понятно, что он только что издал глубокий беззвучный вздох. – Может быть, когда-нибудь я смогу всё объяснить.

Теперь и я вздыхаю. И даю себе обещание обязательно кое-что рассказать Полоске-на-Животе, если мы еще когда-нибудь с ней встретимся. Любовь – это легко, да?

– Ну хорошо, – соглашаюсь я. – Тогда давай сначала сделаем то, для чего мы приплыли сюда.

Сейчас я была бы рада «спрятаться» за устной речью, потому что меня не покидает ощущение, что мои руки и мое тело бессовестно выдают, что у меня на самом деле на душе и как сильно мне хочется плакать. Я показываю наверх.

– Я сейчас поднимусь на поверхность и попытаюсь узнать что-нибудь об этой метановой шахте.

Ну а в первую очередь мне срочно нужно оказаться где-то, где я смогу спокойно орать и рыдать так, чтобы никто этого не видел. Шесть-Пальцев кивает, он так крепко сжал челюсти, что на щеках заиграли желваки.

– Хорошо. Я подожду здесь.

Я снимаю с себя петлю упряжи и полностью концентрируюсь на том, что мне нужно сделать. Не глядя больше на Шесть-Пальцев, я поднимаю лицо и создаю в легких кислород, который тянет меня наверх, к мерцающей поверхности воды.

Как приятно взлетать, рассекая воду, мне бы никогда не удалось сделать это так быстро, если бы я просто гребла. Свет приближается, он обнимает меня, и вот я уже на поверхности, из моих жабр выливаются остатки воды, я набираю полные легкие воздуха, подгребая ногами на месте, и озираюсь по сторонам.

А вот и островок. Крошечная, голая скала в паре гребков от меня, единственный клочок земли посреди бескрайней синевы. Когда я выхожу на берег, мои ноги снова дрожат, но на этот раз дело не в том, что я отвыкла ходить. Дело в разочаровании.

Скала шероховатая, у нее острые края, нужно быть осторожной, чтобы не пораниться. Кроме пары лишайников здесь, похоже, ничего не растет, и какое-то время я ищу место, где можно было бы сесть. Всё это отвлекает меня от печальных мыслей. Вообще-то сначала я хотела поплакать, а теперь не могу. Кажется, будто то, что я только что пережила, случилось в каком-то другом мире и в какой-то совершенно другой жизни. Хотя, может быть, меня еще накроет и я наплачусь всласть. Очень может быть.

Я снимаю рюкзак, достаю планшет и включаю его. Пока он загружается, я размышляю, откуда начать поиски. В обычных библиотеках не найти ничего, что выходит за рамки общих знаний. А доступа к административным документам или материалам компаний у меня, конечно же, нет. Так что разумнее всего будет сразу связаться с миссис Бреншоу.

Но тут экран планшета светлеет, и все мои размышления оказываются бесполезными. Потому что так далеко в море он не может найти сеть!

Сначала я отказываюсь в это поверить. Никогда раньше не бывала в таком месте, где бы не было сети. Я встаю, поднимаю планшет над головой, поворачиваю его то в одну сторону, то в другую, но значок сети остается серым, что бы я ни делала.

Этого не может быть. Я снова сажусь, вспоминаю всё то, что я наобещала Высокому-Лбу, и мои ноги опять начинают дрожать. И что теперь?

Я лезу в настройки, ищу программы диагностики. За все годы, что я пользуюсь планшетом, они ни разу мне не понадобились, но вот я наконец-то нахожу и запускаю их. Диагностика говорит, что с устройством всё в порядке. Просто здесь нет сети.

Ох. Я выключаю планшет, какое-то время жду, глядя на бескрайний горизонт, скользя взглядом по бескрайнему океану, обступающему меня со всех сторон. Когда я снова включаю планшет, сети по-прежнему нет. Ее нет, что бы я ни делала. Я слишком далеко от берега и от навигационных маршрутов.

В конце концов я сдаюсь, выключаю планшет и аккуратно убираю его обратно в рюкзак. Я слезаю вниз со скалы, пережидаю, пока пройдет пара волн побольше, соскальзываю в воду и ныряю.

Шесть-Пальцев по-прежнему здесь. Более того, он поплыл за мной и ждал меня у самой поверхности, так что у меня даже возникает подозрение, что он за мной наблюдал.

– Ты и правда это можешь, – констатирует он. – Ты можешь выходить на воздух и снова нырять в воду когда хочешь.

Я смотрю на него с удивлением и не понимаю, почему его это вдруг так впечатлило. Разве не в этом заключались способности пресловутой Посредницы, которая была обещана субмаринам? К тому же не очень-то и долго я пробыла на поверхности. Если верить маминому дневнику, отец спокойно мог оставаться на воздухе так же долго.

– Да, – отвечаю я. – Только всё зря. – Я