Нет.
Нельзя рассчитывать на всю эту хрень с жертвенной силой. Давеча вон, у тропочки, доверился несвоей догадке, а толку, кажется, всё тот же только что упоминавшийся хрен. Давай уж… как там Волк научал – «хотеть своего, добиваться по-своему»? Всё, вперед. Другого случая уже не будет.
Он перестал хлюпать. И дышать – тоже. По-рыбьи разинул рот; кажется, даже выполотнел весьма натурально (уж на что бы доброе, а на побледнеть в этакой ситуации актерского дара не требовалось)… И пошел крениться, оседать вперед, закатывая глаза…
Упасть не дали.
Мощная лапа вкогтилась в плечо, рванула, водворяя на место… Черта с два – водворяя! Это человек бы водворился, а безвольный полуобморочный мешок с костями окончательно съехал со скамейки, повиснув на этой самой лапе всем весом…
Да, герр доктор таки не готовил своих архаровцев притворяться русскими. Или готовил, но плохо: вместо посконно-туземной матерщины охранник обрызгал Мечниковское темя энергичным «швайнехунд». После чего во второе Михаилово плечо вцепилась вторая лапа. Что и требовалось… Ганс со шприцем, уже направлявшийся в обход угла сцены к главному «материалу», с шага сорвался в трусцу….
Прикидываясь, будто голова его мотается по-неживому от рывков теряющего терпение немца, Мечников сумел даже пару раз оглянуться. Ему успелось заметить сутулые спины пленных, рассаженных уже на задней скамье, и среди них – кудлатую, рыжую (обезьянообразный, что ли, тоже раненного окруженца будет изображать?!); там же маячила с винтовкой наперевес коротышка в юбке да телогрейке… вся голова и морда в бинтах, а туда же… живучая, сука!
А под яблонями, метрах в пяти от штабеля уже стоял обшарпанный тентованный грузовик; возле кабины его творилась какая-то неразбериха, и туда поспешно шагал герр сверхчеловек… Небось, полицай-туземцы, увидав вокруг советских армейцев, совершенно обалдели и намерились кто в бега, кто – дороже продавать свои только им нужные жизни…
Впрочем, нет – полицманов уже привели в чувство: сквозь немецкое голготание прорезался вдруг срывающийся, чересчур громкий (с неслабого, видать, перепугу) доклад: "Ваше… это… благородие… Машина… это…"
И тут Михаилу сделалось не до окружающего. Подоспел шприценосец.
Подоспел; сходу, безо всякой там медицинской канители примерился вгонять шприц в Михаилов бицепс прямо сквозь гимнастерку… А Мечников-то воображал, будто ганс начнет расстегивать да закатывать ему рукав, выцеливать иглой вену, и, если повезет, охранник станет укольщику помогать… Довоображался.
Осознание, что вот сейчас, через паршивый крохотный миг содержимое крохотной паршивой стекляшки без следа растворит в себе мысли и силы, а значит – твою судьбу, а значит – и Вешкину… С чем бишь сравнивает такое народная мудрость? "Обухом по голове"? Жалковатый образ… А что "в такие секунды вся жизнь успевает отмелькать перед мысленным взором" – это просто брехня. Какой там к хренам собачьим мысленный взор, какие вообще мысли, когда мгновенно скукоживается, закаменевает мозг… Тот мозг, который в голове… Но у человека есть еще и спинной.
Ну, и охранник удружил. То ли вконец устал он держать своего подопечного навесу, то ли сослуживцу хотел подставить удобнее… Так, иначе ли, но эсэсовец опять попытался вздернуть Михаила на скамью – именно в тот момент, когда сам Михаил отчаянно лягнул облепленную спорышом землю.
Неожиданная мощь собственного рывка (который собственным-то получился едва ли наполовину) не восхитила и не удивила пленного лейтенанта.
Он был слишком занят.
Вскакивая, прогнуться, похлестче садануть головой назад, как можно резче отмахнуть руками – так и вот так… Многострадальный левый кулак только чудом в щебень не разнесло, позвоночник не то хрустнул, не то все-таки треснул, затылок с той самой хлесткости так долбануло – искры из глаз… Но не меньше Мечниковского кулака досталось подбородку шприценосца, нарвавшегося на добротный неожиданный апперкот. И от удара по Михаилову затылку вскрикнул не Михаил. А правая, за спину вскинувшаяся пятерня лейтенанта Мечникова мертво прихватила шиворот немецкого камуфляжа… И, не разжимая ее, пятерни этой – рывок вперед, сгибаясь, складываясь пополам…
Охранник, полуоглоушенный ударом головой в нос, кажется, всё-таки засопротивлялся броску. Но, пытаясь удержать равновесие, машинально подшагнул вперед, забыв, что между ним и Михаилом скамья…
В следующий миг охранничьи сапоги брыкнули в небе, словно бы пытаясь пришпорить зенит каблуками, и обтянутая камуфляжем спина обрушилась на укольщика, только-только начинающего выбарахтываться из нокаута.
Так что отнюдь не без пользы курсанту Мечникову били морду в боксерском кружке да выламывали суставы в борцовском.
Он еще успел сдернуть с охранничьей шеи автомат – это уже под разноголосые выкрики, под налетающий топот, под лязганье передергиваемых затворов… Кто-то (всего вероятней, очкастый герр) вопил по-немецки: "Живым! Только живым!"
И тут под ноги Михаилу стеганула длинная очередь. Возможно, именно Михаиловым ногам она и предназначалась (ведь "живым" вовсе не значит "целым")… Но, куда бы не метили, а угодили по копошащимся на земле гансам. Хорошо угодили – так и брызнуло из обоих…
Отпрянув, Мечников запнулся и упал, здорово ушибившись о скамью; судорожно под нее затолкался… И что теперь? Прикинуться убиенным? Отстреливаться? Отползать?
А пальба расхлестывалась не на шутку и очень по-странному. Мучительно, судорожно харкал "максим", выткнувший хобот над грузовиковой кабиной; в три ствола садили не то из кузова, не то из-под него; темные силуэты, перебегая между яблонями, посверкивали вспышками выстрелов; где-то за зданием филиала тоже стреляли, а потом будто несколько раз лупанули в отсырелый огромный барабан – пошли в ход гранаты…
Зря, зря Михаил давеча нехорошо поминал навыки древнего себя. Не обманули они, не примерещился-таки нынешней рассветной порой след на болоте – будто человек десять или побольше крадучись прошли на ту самую лаз-тропу. И правильно лейтенант рассудил тогда, что эсэсы или бы не украдкой пробирались в собственное расположение, или бы уж ловчей прятали следы. Сдавшись немцам, он выжидал до последней возможности, надеясь начать свои дела под неразбериху бог знает чьего нападения; незнаные нападальщики, небось, выжидали, чтоб гансы отвлеклись на какую-нибудь сумятицу…
Что ж, нападальщики Михаила перетерпели, и начало им удалось. На крохотный ошметок мгновенья немцы таки подошалели от неожиданности. И ошаленье это стоило им не дешево.
Пять-шесть трупов валялось на пустырьке между штабелями, трехтонкой да театральными лавками; оседал в траву последний из кидавшихся выполнять приказ про "живьем"…
Но чертов германский осназ уже опомнился.
Их наверняка долго и жестоко натаскивали на такое. Не когда атакующих именно вот столько, и машина стоит не где-то, а вон там…Нет, их готовили к ситуациям, в которых даже самый умелый да решительный командир бессилен, потому что любая команда – это секунды,
