Хейола, сидящая на полу в центре зала, вздрагивает и оборачивается. Свет, упавший лишь на краткий миг из открытого проема, позволяет мне убедиться в личности фиссы, а наступившая тьма снова прячет ее лицо, оставляя видимыми в призрачном сиянии звезд лишь смутные очертания женской фигуры. Но не для меня. Я ее все равно прекрасно вижу.

– Простите, не хотел вам мешать. Я корабль осматриваю, не подумал, что здесь кто-то есть.

Стараюсь сказать это деликатно и одновременно уверенно. Я ведь гость не наглый, но и не заискивающий перед хозяевами, а имеющий чувство собственного достоинства.

То ли Хейола растерялась, то ли просто не хочет разговаривать, но отвечать она не торопится. Впрочем, как и я уходить. Стою, озираясь и изучая умопомрачительную картинку, а потом следую примеру томлинки и опускаюсь на пол, который оказывается укрыт толстым слоем упругого, теплого и очень приятного на ощупь материала.

– Ого, как удобно! И даже без кресел, – хвалю конструкторов-дизайнеров, на самом деле отыскивая тему, которую Хейола не проигнорирует.

Однако она по-прежнему молчит, но чувствую, реагируя на мою настойчивость, начинает нервничать. Так что я замолкаю. Сижу, вслушиваясь в тихую лиричную музыку, которая, усиливая эмоциональный эффект, наполняет собой пространство. В ней слышится свист ветра, поскрипывание толстых веток, трение частиц песка…

– Иперианские мотивы? – спрашиваю словно у самой себя, все же решив продолжить. Негромко подпеваю и через какое-то время подтверждаю: – Да, точно они.

– Нет, – не выдерживает моей вопиющей музыкальной безграмотности девушка. – Это томлинский нирт.

Есть контакт!

– Нирт? – повторяю с недоумением. – Странно. А как же вот эти… ми-у-и-и-и… – тяну следом за поднимающейся вверх по звукоряду мелодией. – Разве это не спеш-ультри?[6]

– Нет-нет, – весьма активно отрицательно мотает головой собеседница. – Там звук уходит выше порога слышимости, здесь же он балансирует на грани.

– Вот как? – показательно задумываюсь. – Хм… не замечал.

– Где вы могли слышать ультри? Вы же вионец, а Вион с Ипером в состоянии войны, как и остальные, – удивляется Хейола, радуя меня все больше. Раз начала задавать вопросы, значит, полдела сделано.

– Знали бы вы, какие на нашей планете ушлые контрабандисты! – хмыкаю в ответ. – Они не только запись на ультри доставят. Они и вас куда угодно отвезут, а по факту пиратам продадут.

Последнее говорю намеренно, точно зная, как отреагирует бывшая пленница – эмоциональным всплеском. Вот только проявится он в агрессии по отношению ко мне, напомнившей о страшных днях ее жизни, или в новой попытке скрыться от реальности, уйдя в себя, предсказать нереально. Но в этом и суть провокации.

Бурной реакции не последовало. Хейола не всхлипнула истерично, не возмутилась, не вскочила, чтобы сбежать. Она осталась сидеть на месте – недвижная, скованная тяжестью воспоминаний, взглядом устремленная вдаль.

Сомнительно, чтобы так можно было притворяться, тем более томлинка не догадывается, что я хорошо ее вижу. Получается, не обманывает. Несладко ей пришлось у пиратов. И наверняка сейчас легче не становится, потому что будущее неясно. Оттого она за Ликета и цепляется – никому другому довериться не может, даже чтобы банально выговориться.

В общем, сделав вид, что состояние Хейолы мне неведомо, я о своих приключениях рассказываю. Пусть увидит во мне такую же жертву, может, хоть это изменит ее отношение и восприятие окружающего мира.

– Вы мужчина, – вздыхает девушка, когда в моем красочном изложении Дацам переходит к избиению. – Вам положено стойко переносить боль. Проще проявить характер и не сломаться.

Ее рука непроизвольно касается щеки, скользнув пальцами по тому самому шраму, который так сильно меня поразил во время знакомства.

Несколько секунд я раздумываю, решая, хочу ли знать подробности. Ведь и так понятно, при каких обстоятельствах она могла его получить. Вот только решение за меня принимает сама Хейола, продолжая свою мысль:

– Синяки и шрамы украшают мужчину, а вот женщину… – Она всхлипывает и вдруг начинает говорить быстро, торопливо, поспешно, словно боится передумать. Или того, что я ее оборву и скажу, что не хочу этого слышать, прежде чем узнаю все до конца.

Видимо, устала держать все в себе, а потому на меня обрушивается признание с очень простым по сути смыслом: любовницей она стала не по собственной воле только однажды – в самый первый раз. После этого ее не трогали больше года, пока наконец организм не пришел в себя и не среагировал на одного из пиратов. Дальше предсказуемо сформировалась привязка. Вот только вместо того, чтобы воспользоваться ею в традиционном смысле, пират потребовал от влюбившейся в него девушки принимать в своей постели других мужчин. Это, конечно, не самый распространенный способ получать удовольствие, он вообще, насколько я знаю, практиковался только на Цессе, и то очень давно, когда там жили сразу две разновидности цессян: меланисты и альбиносы. Как раз муж-меланист мог попросить жену переспать с альбиносом, чтобы зачать ребенка с ценными расовыми признаками. И те соглашались, потому что девушке, стремящейся к близости с избранником, отказать ему в чем-то невероятно сложно.

Однако Хейола все же попыталась. Тогда ей и порезали щеку, чтобы смирилась и выполняла свое «предназначение». Поставили, в общем-то, перед очень простым выбором: стать уродливой, потому что этот шрам будет не последним, или же слушаться своего возлюбленного.

– Я привыкла, – надрывно, между всхлипами, признается несчастная. – Привыкла к тому, что мои глаза видят Гана, его губы меня целуют, а тела в этот момент касается кто-то другой. Я даже научилась получать от этого удовольствие. Мало того, желать именно такого удовольствия! Понимала, что это ненормально, но тело меня предавало. Никто на Томлине этого не поймет и не примет!

– А как же ферт Ликет? – бормочу я совсем негромко, можно сказать, про себя, но Хейола все равно слышит.

– Он меня не осудил. Заставил Гана со мной переспать, чтобы снять наконец привязку, и лишь потом убил.

Мудро. Предусмотрительно. Цу’лЗар сдержал себя, хотя наверняка ему было сложно не поддаться эмоциям и не уничтожить пирата сразу. Но он позаботился о том, чтобы освободить пленницу от проблематичной тяги… Неужели уже тогда планировал сделать ее женой? Возможно, жалел, что по молодости согласился с Хейолой расстаться? И теперь тщательно просчитывал свои действия, зная, что новая привязка у нее к нему возможна только после танца и лишь при отсутствии влечения к другому? И даже весьма специфические отношения с мужчинами, к которым она привыкла у пиратов, его не отталкивают…

От этой мысли становится неприятно. Настроение портится и я, наверное, излишне резко и несдержанно бросаю:

– Он вас пожалел.

Слова-то вроде безобидные и даже правильные, а вот тон…

Хейола вспыхивает, загораясь не то возмущением, не то отчаянием. Вскакивает на ноги и, заломив руки, обрушивает на меня совершенно справедливый упрек:

– Да, пожалел! А я, по-вашему, этого не достойна? Ликет отзывчивый, чуткий и добрый мужчина! Лучший из всех, кого я встретила в своей жизни! А вы, Лин, вы… Я вам поверила! Думала, вы хоть немного на него похожи, раз стали друзьями. Но нет! Вы такой же бездушный