Когда-то эту Стену разрабатывали как дамбу, призванную спасти Старый Город от затопления, но в итоге оказалось, что дерево, то каким оно стало теперь, после применения какого-то неизвестного Дара, стало неспособным сдерживать воду под сильным давлением. Вода буквально проедала дерево насквозь и за несколько лет могла преодолеть несколько метров древесного заграждения. Так что в итоге из Стены, призванной спасти Старый Город, сделали заграждение, призванное заточить его жителей в водяной тюрьме.
Пока мы ехали параллельно Стене, я обратил внимание на то, что большинство блокпостов теперь были забаррикадированы — на них не было пограничной стражи, лишь глухие завалы, обтянутые защитной сенсорной паутиной. Видимо, проблема тварей действительно очень серьёзная, просто Дворцовая стража заботится о том, чтобы люди о ней не проведали, и не началась паника. Но пунктов быстрого реагирования на прорыв, напротив, стало куда больше: теперь они стояли через каждый километр. Такие пункты состояли из небольшого одноэтажного здания, в котором размещался отряд из двадцати пограничных стражников и экипаж, способный вместить их всех, на крыше которого был установлен многозарядный коломёт. При этом увеличилось и количество патрулей: вооружённых экипажей, курсирующий по периметру Стены.
Вскоре я увидел рабочий блокпост: огромные распахнутые ворота, под которыми стояли несколько тяжёлых многозарядных коломётов с гидравлическими наконечниками массового поражения (при ударе они силой давления воды выстреливали в стороны сотни острых стальных игл). Установки были защищены деревянными щитами. Перед щитами в Старый Город уходил лабиринт из тяжёлых заграждений, который не позволил бы противнику быстро преодолеть блокпост. По эту сторону стояли шесть перевозных казарм, в каждой из которых могло разместиться до пятидесяти человек.
Мой экипаж свернул к этому блокпосту и остановился в каких-то десяти метрах. Я вышел из салона и направился к блокпосту. Мне навстречу вышел стражник в офицерском мундире.
— Господин Круто? — поинтересовался он, когда оказался всего в паре метров от меня.
— Да, — ответил я, протягивая ему свой пропуск.
Глава четвертая. Старый Город
Глава четвертая. Старый Город
На пограничном посту мне пришлось провести несколько часов. Разместившись в офицерской казарме, я внимательно изучал карты близлежащих районов и задавал вопросы офицеру, который на удивление много знал о Старом Городе, правда честно признался, что эту информацию нельзя считать актуальной, так как самые свежие из имеющихся данных были получены более четырёх лет назад, если не считать допросов беженцев, показания которых были мало информативными, очень разнились, а зачастую и вовсе смахивали на плоды безумия или, что скорее всего, стремления приукрасить действительность, дабы сыскать жалость у местной стражи и получить заветное разрешение на пересечение границы.
Я прилежно делал заметки в своём блокноте, чтобы ничего не упустить, и пил горячий древесный кофе. Древесный кофе — одно из немногих полезных последствий применения Даров. Дар, который лишил деревья их горючих свойств, видимо, в качестве небольшой компенсации за доставленные неудобства, наделил древесину питательными качествами. На вкус древесина была ужасная, поэтому в Северной Столице её ели только самые бедные слои населения, преимущественно варя из неё суп, но один вид деревьев пользовался спросом даже среди высшей знати: этот популярный сорт дерева получил имя «Тёмное сердце» за его коричневую, как шоколад, древесину с чёрными прожилками. Будучи измельчённым и заваренным в крутом кипятке, он окрашивал воду в цвет тёмного шоколада и дарил ей неповторимый тяжёлый горьковатый вкус. Большинство людей добавляли в древесный кофе мёд, но истинные ценители пили его не сластя. Мой отец относился к последнему типу, а после его смерти и я стал пить его именно таким образом, и уже спустя полгода смог наконец понять, что же такого он находил в подобном способе употребления древесного кофе: малоприятная горечь быстро уступала место лёгкой, едва заметной, сладости, оставляя приятное, ни с чем не сравнимое, послевкусие. Мёд же маскировал это изысканное послевкусие, оставляя вместо него лишь приторную, почти вульгарную, сладость…
Закончив с приготовлениями, я убрал в саквояж карту, распихал по карманам другие вещи, сделал несколько глотков уже пятой по счёту кружки древесного кофе и покинул казарму.
На улице было уже темно. В это время года темнело очень рано: в четыре часа дня. Да и темнело так стремительно, что к половине пятого вечера было уже хоть глаз выколи. Я хотел отложить переход границы до утра, но офицер, помогавший мне в приготовлениях (он же был начальником этого блокпоста), убедил меня в том, что гораздо разумнее будет входить в Старый Город именно ночью, так как днём у поста собираются толпы больных и бедных, питающих надежды попасть в Северную Столицу, и мой вход на территорию Старого Города совершенно точно не останется незамеченным…
Разумеется, оказавшись в Старом Городе, я не смогу долго скрывать откуда я пришёл, и рано или поздно местные всё равно узнают, кто я и зачем явился, но я не хотел бы раскрывать все карты сразу. Конечно, идя по улицам с фонарём в руках, я буду ничуть не менее приметным для посторонних глаз, но я хотя бы буду лишь пятном света, за которым может скрываться как местный житель, бредущий по своим ночным делам, так и хорошо вооружённый отряд. В общем, взвесив все за и против, я все же принял решение войти в Старый Город под покровом темноты, не дожидаясь рассвета.
Пограничные стражи провожали меня на ту сторону взглядами, которые сложно было трактовать двояко: они смотрели на меня, как на безумца, решившего покончить с собой наиужаснейшим, из всех возможных, способом. По всему их виду было понятно, что они до смерти боятся того, что прячется в Старом Городе: держась группами по четыре-пять человек, они нервно сжимали в руках взведённые коломёты и старались ни на секунду не поворачиваться спиной к освещённому проходу, петляющему тяжёлыми каменными заслонами и теряющегося во мраке по ту сторону. Никто из них не отважился заговорить со мной, словно боясь, что тем самым они привлекут к себе внимание того ужаса, который непременно расправится со мной, как только я окажусь по ту сторону Стены. Даже провожающий меня офицер-начальник, который всё время до этого улыбался и был крайне приветлив и общителен, дойдя со мной лишь до первого заслона, остановился, не сводя настороженный, даже напуганный, взгляд с темноты, протянул мне фонарь и, попрощавшись со мной коротким кивком, попятился назад к своим бойцам.
Я не спеша, почти неуверенно, обходил один заградительный блок за другим, нервно вглядываясь во мрак, силясь разглядеть в нём хоть что-то. Но тьма казалась непроглядной... Наконец, обогнув
