Через какое-то время он, вздрогнув, проснулся от того, что его будила услужливая улыбающаяся девушка-стюард. Потянувшись, зевнув и поблагодарив стюардессу, он послал ей воздушный поцелуй, и ступил на залитый солнцем вокзал Аквилеи. Сон пошёл на пользу. Алекс глубоко и удовлетворённо вздохнул, улыбнулся новому дню и деловито пошагал по площади «Стационе ди Аквилейя», как было написано русским языком на знакомой синей табличке.
Он любил этот полис с самого детства. В юности они с друзьями частенько ездили за восемьсот километров из ещё строящейся Ахеи в уже цветущую Аквилею и гуляли по ней до утра. Обратно возвращались домой на шестичасовом поезде и пили пиво в тамбурах, и курили дурман-траву, и пели песни под гитару. Здорово было! Потом он пару лет учился здесь в высшем ликее, жил в студенческой общаге и веселился, как мог. Но это раньше.
А нынче он с удовольствием шёл по цветущим бульварам, попутно ощущая, что от чистого воздуха трезвеет с каждым шагом. Полис шумел, кафе работали, туристы щёлкали фотоаппаратами на фоне знаменитых аквилейских каналов, проложенных между озёрами. Всё, как всегда. И только подходя к остановке «бесшумки», начав набирать на табло пункт назначения, он вчитался в адрес на бумажке: Сан Поло, 112. Ну, очень знакомый адрес. Очень. Это, это… «Малака* (блин), это же „Зона номер один“!», – хлопнул он себя по голове.
«Зоной номер один» называлось огромное убежище на южном склоне Голубой горы – протяжённого горного массива, возвышавшегося над Аквилеей. Во время Великого Потопа там, на скорую руку, выстроили бункер с гигантскими помещениями внутри, где можно было проводить правительственные заседания. Там были и римские аудитории, и конференц-залы, и даже греческий амфитеатр, который позже воздвигли прямо на открытом воздухе, в ложбине. Потом, когда стало ясно, что вода больше подниматься не будет, базу законсервировали.
А несколько лет назад местные власти решили подстроить её под Аквилейский информационный центр. Аудитории стали предоставлять для проведения различных общественных мероприятий, будь то концерт или какие-то народные обсуждения. Так уж повелось, что с тех пор, два раза в год: в середине апреля, когда наступали первые тёплые деньки, как сейчас, и в середине октября, в бабье лето – здесь проводилась научно-популярная конференция «Две двойки» (что символизировало грядущее вступление в ХХII век).
«Две двойки», – малака!», – сплюнул себе под ноги Алекс. Ведь это же отсюда звонили ему в прошлый раз. Неожиданно, прервав его мысли, бесшумно открылись все восемь дверей лифта, и вместе с людьми с остановки он плавно спустился внутрь вагона. Кстати, именно за бесшумные лифты Аквилейский подземный монорельсовый трамвай и называли «бесшумкой». Словно на автопилоте, Александр шагнул в вагон, сел на свободное место, закинул ногу на ногу и стал обдумывать ситуацию.
Во-первых, выходит, скорее всего, сейчас он едет не в схолу, а, наверное, в «Зону номер один», где, вместо того чтобы рассказывать детишкам о мозге, он будет выступать, малака, на проклятой конференции и не перед парой-тройкой человек, а хрен его разберёшь перед сколькими тысячами взрослых образованных людей.
Во-вторых, он не помнит тему, он не готов к выступлению, а это позор и конец света. Единственным разумным выходом остаётся подойти к организаторам и всё честно объяснить. Или хотя бы попросить перенести его на самый конец конференции и за это время что-то по-быстрому придумать. Или застрелиться. Последнее – самый верный вариант.
«Хотя, может быть, это мероприятие всё же проводит схола? – вдруг забрезжила надежда, – А что? Просто в аудиториях внутри бункера, почему бы и нет? Ведь может такое быть?», – подумал он, и тут раздался голос свыше из динамиков в потолке вагона: «Зона номер один».
Надеясь на чудо и облизывая пересохшие губы, Алекс поднялся наверх, вышел из лифта «бесшумки» и с колотящимся сердцем двинулся вверх по красивой улочке прямо к подножию отвесной скалы, где находились большие красные ворота в форме арки с прорезанной в них дверью. Но как только он прошёл сквозь них в здание «Зоны номер один», то сразу увидел большой светящийся баннер: «Две двойки – главные темы нового века». И уж конечно надежда рассыпалась в прах, когда к нему моментально подбежала невысокая девушка с логотипом «XX» на блузке:
– Вы – Александр Церебраум?
– Церебраун, – по привычке поправил он.
– Да, да, Церебраун. Меня зовут Марина, я один из организаторов конференции. Вот. Ваше выступление через пятнадцать минут. Вы чуть не опоздали! – выпалила она и стремглав полетела вверх по лестнице, энергично приглашая рукой следовать за ней. – Вам срочно нужно идти к сцене, вы в конце первого акта выступаете.
– Но я… я не готов, подождите! – неуверенно проблеял Алекс, прыгая за ней по ступенькам.
– Как это не готовы? – легкомысленно удивилась она, бездумно открывая дверь в широкий коридор и бешено цокая по полу лёгкими каблучками.
– Меня только вчера предупредили, я же не давал согласия, мне звонили, но это было давно, – лепетал и оправдывался он, догоняя её.
Девушка почти не слушала Алекса, спеша доставить его до места назначения, поэтому ему пришлось повысить голос:
– Вы поймите, я даже тему выступления не знаю!
Тут до девушки словно дошёл смысл его слов. Она внезапно остановилась, приоткрыла рот, медленно поднесла руку ко рту и округлила глаза.
– Как не знаете? Как это – не знаете?! Вы что, вообще не готовы?! – недоверчиво повернув к нему ушко, произнесла она.
– Совершенно, – отрезал Алекс.
Они безмолвно смотрели друг на друга.
– Это пиндец! Полный пиндец! – наконец выдохнула девушка, растопырив пальцы. – Простите, пожалуйста, за слово полный, но у нас некому вместо вас, понимаете, некому? Вы вообще способны отразить, что сейчас получится? Или вы об этом тоже не подумали! – истерично осклабилась она, и тут же стремглав куда-то побежала, потребовав от него оставаться на месте.
Александр остался стоять в одиночестве посреди длиннющего коридора без единого стула или скамейки. Он огляделся – вокруг никого не было, возле одной из стен приткнулось ведро, невидимо осыпалась штукатурка, а в нескольких десятках метров от него, из-за широкой, чуть приоткрытой двери, слышалась чья-то звонкая женская речь. Алекс постоял немного, оглянулся, пожал плечами, сначала просунул голову, а потом и вовсе вошёл внутрь, попав в огромный полутёмный зал, заставленный всякой всячиной. Прямо перед ним открывалась изнанка сцены с тяжёлым бордовым занавесом, он робко продвинулся чуть вперёд и увидел кусочек зала. Это был открытый амфитеатр, вид сзади. Прямо сейчас на сцене выступала женщина в синем брючном костюме и высокой причёской. Оказывается, Александр попал за кулисы, и теперь находился всего в нескольких метрах от того места, где он меньше всего хотел оказаться.
Только он развернулся, чтобы дать дёру, как внезапно, не торопясь, к нему подошёл щеголеватый молодой человек с платочком в кармане и бабочкой на шее. У него были тонкие усики и немного выступающая вперёд челюсть, что делало его похожим на старинного актёра Марлона Брандо.
Незнакомец пристально поглядел на Алекса, чуть приподнял руку и спросил:
– Вы выступать?
Алекс ответил неуверенным полуутвердительным кивком и промямлил
– Вроде бы… сказали, что через пятнадцать минут, но я….
– Ну что ж, добро пожаловать в первый акт! – прервал Александра собеседник. – Он короткий: всего четыре выступающих. Эта женщина уже третья, значит, скоро ваша очередь. Меня зовут Принцепс, я буду во втором акте рассказывать о случайностях, которые приводят к войнам. А вы о чём?
Он говорил чрезвычайно громко, но вообще без нот эмоций, какими-то тусклыми словами и практически без мимики. «Наверное, инсульт был в лобных долях правого полушария, или нарушена взаимосвязь между эмоциональной и речевой зоной», – профессионально подметил Александр, но вслух сказал совсем другое:
– Ясно. А меня зовут Александр Церебраун, и я пока сам не знаю, о чём буду говорить.
Щёголь фальшиво натянуто улыбнулся, явно не веря такому признанию. Воцарилось молчание. Судорожно обдумывая, чем заполнить возникшую пустоту, Александр произнёс:
– У вас очень необычное имя. Принцепс? Так вы сказали?
– Да, Принцепс. Принцепс Гаврилов, – заговорил усатый,
