Эти твои древние латиняне умные были. И зачем только я проявила такую строгость — сама же теперь и жалею. С мужчинами ведь нужно — нежно, осторожно! Они ведь все такие ранимые — разве ж я не знаю!

— Отмени карательные санкции — вот и всё решение проблемы.

— Я отменю, а он потом мне на голову сядет!

— Ну, тогда терпи, — тут я не выдержал и рассмеялся-таки.

— А ты — смеёшься! Тебе бы только смеяться надо мной! Ну разве же я виновата, что мне так хочется мужчины? А ему — женщины!

— Но разве же я виноват, что ты такая дура? Потому и смеюсь.

И в это время в комнату заглянула моя Валентина и спросила нас обоих:

— А я уже пельмени приготовила. Кушать будете?

— Не будем! — закричал я, оторвавшись от холодного оконного стекла. — Не мешай нам — у нас тут важный разговор.

— Пока горяченькие — и покушали бы!

Зинаида вздохнула тяжело и сказала:

— Ой, Валечка, спасибо. Тут так тошно на душе, что ничего и не хочется.

Взглянув на наши лица и что-то поняв своё собственное, моя Валентина молча вышла и закрыла за собою дверь.

Зинаида продолжала:

— Тебе-то хорошо рассуждать! Ты так все эти дни будешь с женщиной, будешь с нею в постели получать удовольствие… Вон она у тебя вся какая — фигуристая! Молодая! Мужчинам — только таких и подавай!.. А мой бедный Лёнчик… — у Зинаиды противно покраснел, а потом и захлюпал нос; снова появились на глазах слёзы. — Ему-то как быть?

— Да пусть как хочет, так и будет!

— Между прочим, моему Лёнчику врачи предписали строгое соблюдение графика и строго-настрого предостерегали от неумеренного воздержания! Тебе бы так — целую неделю или даже полторы — и без женщины!

Я посерьёзнел.

— Да кто ж твоему Лёнчику виноват? Пусть бы, поскудник, не ругался с тобою! Пусть бы не обвинял тебя в фарисействе и уважал бы твои религиозные традиции.

— Но ведь он — мужчина! Как ты не понимаешь этого! Мужчина! А все мужчины — они ведь такие непредсказуемые! Они все немножечко дурные.

Внимательно наблюдавший за нами карликовый пудель Дымок наконец-таки пришёл к выводу, что с его хозяйкой происходит что-то плохое, и во всём виноват я. Подошёл ко мне и гневно залаял.

Я на него даже не взглянул. А от этих последних слов Зинаиды просто помрачнел. Отпихнул собачонка ногой и отошёл от окна. Подавляя в себе бешенство, спокойно уселся в одно из красивых Зиночкиных кресел. Закинул ногу за ногу. Локти упёр в подлокотники и сложным образом сплёл перед собою пальцы обеих рук. Затем поместил между собою и Зинаидой невидимое двустороннее зеркало. Всё плохое, что исходит от неё, отразится от зеркала и к ней же и вернётся! А вся моя энергия не будет на неё расходоваться, а отразится и вернётся ко мне.

И только потом я пристально посмотрел на хозяйку комнаты, стараясь что-то разглядеть в её заплаканном покрасневшем лице. Главное, что мне хотелось прочесть там, — это ответ на вопрос, идиотка ли она полная или законченная сволочь?

— Ну чего ты на меня так странно смотришь? Я что-то не так сказала, да? Ну, извини, я же не хотела тебя ничем обидеть!

— Извиняю, — спокойно сказал я.

— Ну и чего же ты молчишь? И чего так всё смотришь и смотришь? Скажи же мне теперь что-нибудь!

— Мне нужно хорошенько подумать, прежде чем сказать.

— Ну тогда подумай.

И я стал думать.

2

Итак: идиотка или сволочь? Но ведь это двухмерное изображение по принципу «или — или». А в природе всё существует в объёме. Здесь нужен какой-то другой подход. Сам мой вопрос уже содержит в себе ответ: она ИЛИ идиотка, ИЛИ сволочь. И зачем тогда задаваться вопросом, если я наперёд наметил себе ответ? А если эта женщина совсем не то и не другое? Она просто инопланетянка, и я её никогда не пойму. И даже и пытаться не стоит. Может быть, кто другой и поймёт, но мне моих мозгов — ну точно что не хватит! И надо смириться с этим. Мне не дано постичь эту женщину, а списать всё на то, что я умный, а она — дура, я хороший, а она — сволочь, это самое простое…

3

— Ну и ты надумал что-нибудь? — с надеждой спросила Зинаида.

— Ты должна меня извинить, Зиночка, но мне ничего не приходит в голову. Я отупел от этой своей латыни и не знаю, чем могу тебе помочь в твоей ситуации.

— А я знаю чем!

— Чем — скажи!

— Ты должен дописать то, что начал.

— Я думал, ты сейчас скажешь: ты должен срочно переспать со мною. А я, оказывается, должен что-то там дописать. Это ты историю своей жизни имеешь в виду?

— Да.

— Но ведь я и так написал всё, что ты мне рассказала. Разве что не придумал того продолжения о счастливом будущем, которое ты заказывала. А так — всё исполнено. Если хочешь, я в таком виде отошлю эту писанину в Питер или в Москву — там есть два-три журнала, с главными редакторами которых я поддерживаю отношения.

— Да, хочу! И пусть печатают! Но я тебе ещё не всё рассказала про себя. Я хочу, чтобы ты написал всё, как было. Без пропусков и по-честному.

— И тогда — все прочтут и узнают, какая ты дура.

— Ну вот и пусть!

— Это что — будет какое-то публичное покаяние?

— Вовсе нет. Мне все не важны. Мне важен только один. Тот, который услышит меня. Я знаю: он меня любит, и он меня не бросит!

— Я так понимаю, ты имеешь в виду Господа Бога?

— Да! И ты не смейся!

— А я и не смеюсь.

— Я знаю, что ты, хотя и посмеиваешься надо мной, но зла мне не желаешь, — сказала Зинаида, подходя ко мне всё ближе и ближе. — Ты там напишешь про моё будущее — чтобы мой Лёнечка всегда был рядом со мною, чтобы не приходил ко мне дважды в неделю, а чтобы женился на мне. И чтобы мы с ним жили хорошо, богато… Вот когда всё это напишешь, вот тогда и посылай.

— Не подходи ближе! — закричал