— А я слышал, что предвидение вполне может врать, — промурлыкал Мобиус, глядясь этаким благообразным седым старцем в черной с золотом мантии. — Особенно, если за работу с узором судьбы возьмется Хранитель. Лишить силы нежить, для которой эта сила естественна, как воздух… Оригинально.
В воздухе будто беззвучно зазвенела сталь, когда два взгляда — водянисто-голубой магистерский и красный птичий, — скрестились, как клинки. Перья на крыльях Яноса лязгнули и заострились, но он умудрился сохранить на лице безмятежную маску.
— И ты взялся бы? — вопросил ирлерр, вскинув бровь.
— А отчего нет? Несложно сделать так, чтобы он не успел никого убить… Я имею в виду, никого из ловцов.
— Даже сейчас промедление может быть опасно! Пока ты будешь возиться, он может понять твои планы и помешать. Я настаиваю на том, чтобы сперва обезвредить его.
Мобиус продолжал улыбаться, легонько поглаживая сухощавой рукой темное древко своего посоха с вырезанной вдоль него змеей.
— А тебя не смущает, что Смертоносец у двух миров один? — спросил он. — И что Первый князь у вас тоже один?
Голос старого мага прямо-таки сочился медом под зловещее молчание кхаэлей и ленивое Волково «вжик-вжик» когтем по лезвию кинжала. Ифенху следил за действом, полуприкрыв глаза, и демонстративно точил когти. Изара Анес ан'Арсинаи, наша Хранительница Духа, тихонько сидела в уголке, вертя на руке филигранный серебряный браслет. То и дело от него отделялся прозрачный камешек на тонкой, почти невидимой силовой нити и начинал метаться из стороны в сторону, вертеться и жужжать — Изара искала Рея.
— Меня это смущало всегда. И если сделаешь одолжение и вспомнишь, то я был так же против, чтобы хэйвийский Хранитель служил и на Динтаре, — Янос оставался невозмутим как скала, только перья-ножи цвета вороненой стали выдавали его гнев. Лицо оставалось спокойно-жестким, руки неподвижно лежали на коленях поверх складок длинной узорной туники.
— Скажи это Духу. А отсечение убьет Даррея еще вернее, хоть это и займет больше времени.
— Вы посмели назвать его выродком, магистр? — вкрадчиво осведомился Рахийяр, и тонкое лезвие снова сверкнуло молнией. Повисла тишина. Даже Ваэрден замер.
С каждым брошенным словом мне все больше хотелось подпалить одному перья, второму мантию. Но вместо этого я крепко держала за запястье руку Рахи с зажатым в пальцах ножом.
— Одна потеря ничто по сравнению с потерями по обоим мирам, — отрезал Джанрейв. — Можно подумать, без него вся ваша жизнь оборвется. О Стихии, да когда же вы, наконец, начнете меня слушать?! Неужели не видите, насколько огромна вероятность всеобщей смерти?
Обоих спорщиков прервал дружный утробный рык собравшихся кхаэлей и одного выведенного из себя ифенху — не слишком громкий, но настолько мощный, что в комнате задрожал воздух. На пернатом скрестились желто-янтарные звериные взгляды. Рыжий Меф крайне нехорошо улыбался, щеря длинные и тонкие, как у гадюки, клыки. Ваэрден потянулся в кресле всем телом и выпустил крылья. Блеснули антрацитово-черные перья с редкими фиолетовыми проблесками. Темный был разъярен.
Хранитель Воздуха впервые вышел из себя. Он зло зашипел и напряг крылья, готовясь ударить. Волк не двинулся с места, зато оскалился во всю пасть — сверкнули четыре пары клыков и острые звериные зубы.
— Хотите войны и бедствий из-за него? Как угодно. Но не говорите потом, что я вас не предупреждал, — фыркнул пернатый.
— Войны и бедствий не будет, — громыхнул со своего места Отец. Ему явственно надоела перепалка, зрачки налились тяжелым нутряным багрянцем. — Охота закончится в ближайшие пару недель, а уж после я с собственным сыном справлюсь, мне думается.
— Очень надеюсь, Кхайнэ… Очень надеюсь.
Тяжелый отцов взгляд сначала припечатал ирлерр к полу, а потом прошелся по всем собравшимся. Я поежилась — в глубине зрачков в красноватом пламени билась готовность убивать. Его широкие лапы стиснули резные подлокотники кресла так, что дерево затрещало, прося пощады.
— Если среди вас еще есть непонятливые, — глухо прорычал Владыка Света, еле сдерживая белый огонь Силы вокруг себя, — то я объясню. Рейнан эль Шиар-ад'Дин Даррей — мой сын. Мой старший сын. И если хоть один волос упадет с его головы, если сковырнете хоть одну чешуйку с тела — я не посмотрю ни на звания, ни на возраст. Я сдам вас алденским химерологам в качестве расходного материала. Ясно?
Повисла гробовая тишина. Жалобно мигали и потрескивали перегруженные энергией кристаллы, пламя в камине гудело и словно подтверждало жестокие слова. Он сказал их не только чужакам. Не только не-членам семьи, но и собственным детям, и близким друзьям.
Я сама за Рейю готова была разорвать кого угодно.
Как подобрать нужные слова? Как правильно высказать все то, что жило и живет в душе? Как донести до чужих?
Рейнан всегда был Опорой. Не только по званию, но по самому духу своему. Как сказочный горный великан держит на плечах небо, так Рей держал единой нашу семью. Он всегда бывал в нужную минуту рядом. Всегда откликался на зов, как бы далеко ни забрасывали дела. Всегда приходил на помощь, стоило только попросить. Отец и мать для него были святы. За меня и братьев он, не раздумывая, мог разорвать любого. Но все это слова, слова… Как, как рассказать?! Как донести, чтобы поняли? Словом, воспоминанием?..
Усталые опоры трескаются, ломаются. Какую бы поддержку мы не старались ему дать, он по возможности отказывался, увиливал, стремился быть один.
…Однажды я решила научиться летать.
Духовное родство у кхаэлей иногда бывает сильнее плотского, и я, малявка, настолько привязалась к брату, что позвоночник между лопаток стал прорезаться коротким гребешком. Взрослые даэйры шутливо звали меня даррысью и грозились причислить к Клану. Рей умилялся, а небесные наставники, обучавшие молодых полету, стали разрешать мне сидеть в уголке во время занятий.
Глядя, как парни и девушки задорно прыгают в пустоту с высоких террас, а потом медленно но упорно поднимаются в воздух, изо всех сил хлопая не до конца отросшими крыльями, я наивно думала, что сама смогу не хуже. Когда мне доводилось видеть, как распахиваются могучие черно-серебряные паруса княжеских крыл, как тремя яростными ударами бросают его тело в небесную лазурь, я дышать забывала от восторга.
Малявка. Пигалица не больше пятилетней человечки. Дуреха ушастая. Я вздумала отрастить себе крылья. А что? Смогу непременно, ведь магия точно так же бежит в моей крови, как и у взрослых. В один прекрасный день, дождавшись, пока с тренировочной площадки все уйдут, я выбралась из ветвей развесистого самсара, росшего на краю утеса и улеглась животом прямо на прогретые солнцем камни. День начинал клониться к вечеру, косые лучи светила уже не обжигали, а ласково гладили. Я уперлась подбородком в
