— Принял.

— Принял.

А в ущелье, тем временем, стало наблюдаться буйство стихий — каменным лавинам сопротивлялись и земля, выстраивающая стены из того же самого камня, и воздух, пытающийся замедлить скорость падения камней и выстраивающий уже свои стены, и огонь с водой, делающие то же самое. В отдельных местах офицеры достаточно эффективно объединяли стихии, буквально рассекая каменную лавину. Были предприняты и безуспешные попытки достать нападающих, местоположение которых наши бойцы уже вычислили. Ответили офицеры и тем афганцам, которые стояли около палаток.

Через пару минут такого противостояния стало понятно, что у бойцов Рода Никпай, засевших наверху осталось еще достаточно много сил, а вот у офицеров силы были на исходе. Это и понятно — организовать очередную каменную лавину абрекам помогало земное притяжение, оно же мешало группе сопротивляться.

С места сорвался Ульянов и на темпе рванул к месту боя, пытаясь воздухом достать афганцев, засевших наверху. Естественно, у подполковника ничего не получилось, до противника было слишком далеко.

Еще минута, а группа перешла в глухую оборону и стала отходить обратно, выполняя приказ Ульянова.

— Второй, Третий, пора! — шепнул Прохор в гарнитуру. — Камень, гаси ублюдков.

И уже находясь в боевом трансе, потянувшись к целям, я услышал:

— Группа, внимание! Это Зверь! Держитесь, вас сейчас прикроют!

Возросший уровень грохота заглушил голос воспитателя. А я уже ничего не видел, сосредоточившись на своих целях. Далеко! Они очень далеко! Глубже в темп! Объединить не получается… Хорошо, будем гасить по одному… Первый пошел… Второй пошел… Пятый пошел…

— Зверь, готово… — вынырнул я из темпа.

— Принято. Давай гаси тех, у палаток.

— Принято…

Выполнив приказ воспитателя, я растянулся на земле и из последних сил прошептал:

— Зверь, готово…

— Принято. Группа, это Зверь. Слушай мой приказ. Абреков брать живыми. Сопротивления они не окажут.

— Принято…

— Принято…

— Принято…

— Принято…

Какая тишина! Я стянул шлем, перевернулся на спину и уставился вверх. Какое небо голубое, а облака белые! И солнышко так ласково припекает! Жизнь прекрасна!

— Камень, проверь окружающую обстановку. — пихнул меня в бок Прохор.

— Сил нет. — прошептал я.

— Ладно, отдыхай.

А я закрыл глаза и незаметно задремал…

Проснулся от звука вертолетных двигателей — недалеко приземлялись две вертушки.

— Так, господа офицеры, — я повернулся на голос Прохора, — на каждую вертушку грузим по пять абреков.

Это сколько я проспал, если группа, да еще и с пленными, уже собралась в полном составе. Если афганцы лежали мордами в камни с руками, закованными за спиной в наручники, то вот уставшие и слегка потрепанные господа офицеры, обнимая автоматы, сидели на этих самых камнях. Потрепанными не выглядели только Николай с Александром, которых я узнал по юношески щуплым фигурам — лица всех были закрыты масками и шлемами.

— Подполковник Ульянов, ко мне! — продолжил Прохор, а я уселся и принялся с интересом наблюдать за дальнейшим развитием ситуации.

— А ты себе лишнего не позволяешь, Белобородов? — буркнул один из сидящих.

— Хорошо, Ульянов, будь по-твоему. — усмехнулся воспитатель. — Доспех натягивай, я тебя сейчас бить буду.

— Ты чего несешь, Белобородов? — поднялся тот.

— Господа офицеры, возражения будут? — Прохор оглядел остальных бойцов группы. — Сережа, а народ-то безмолвствует… Готов, подполковник?

Ответа дожидаться он не стал и прыгнул к Ульянову.

Боем это было не назвать, определение «избиение» подходило гораздо больше — Прохор не только превосходил подполковника в скорости, но и во владении приемами армейского рукопашного боя. Секунд через тридцать избитый Ульянов валялся на земле, а воспитатель отходил от него, всем своим видом демонстрируя презрение.

— Коля, Саша, — поднялся я и указал на подполковника, — заберите… это. И проследите, пожалуйста, чтобы он по дороге на базу чего-нибудь не выкинул.

Братья кивнули и пошли к «телу».

На базе царило оживление, да и вертушек прибавилось. Как оказалось, сегодня прибыла вторая волна гвардейцев. Сдав пленных Годуну и потирающему руки Литвиненко, мы отправились на доклад к отцу и дядьке. Попасть к ним не удалось, те были заняты решением вопросов с вновь прибывшими. Вернулись в свою палатку, где братики сразу же стали делиться со мной подробностями прошедшего «столкновения», именно так Николай охарактеризовал произошедшее в ущелье.

— Леха, мы до последнего терпели, давая шанс гвардейцам самим разобраться! И только собрались, как Прохор команду дал! Как мы поняли, ты уже теми занимался, которые на горе засели. Но камни все равно продолжали лететь! Ты бы видел, как мы с Сашкой камнепад остановили, а потом на гору за абреками рванули!

Николай эмоционально размахивал руками, Александр активно кивал и улыбался. Именно последний и пафосно закончил рассказ:

— А самое трудное, Леха, было этих Никпаев к вам с Прохором тащить! Ты же сам в вертолете чуял, как от них подванивало.

Тут я с Александром был согласен. Сколько не мылись афганцы, мотаясь по горам, можно было только гадать.

— Самое трудное, говоришь? — хмыкнул Прохор. — А пример Ульянова вас ничему, я смотрю, так и не научил? Еще раз обращаю ваше внимание на то, что не стоит принимать противника за дурака. Лучше, как говориться, перебздеть, чем не добздеть!

— Мы поняли, Прохор. — за нас всех ответил Александр.

После душа выпили чая и развалились на кроватях с приятным чувством выполненного долга и ожидания еды. Релакс долго не продлился — в палатку зашел Годун.

— Собирайся, Прохор. — улыбался он. — Подполковник Ульянов на тебя рапортину накатал. Требует суда офицерской чести.

— Какой, к лешему, суд офицерской чести? — воспитатель уселся на кровати. — Этот Ульянов что, бессмертным себя вообразил? Жить ему, тварине, осталось до следующего боестолкновения с моим участием. Это я тебе, Олегович, обещаю.

— Во-во! — ухмыльнулся Годун. — Александр Николаевич это же мне сказал, но другими словами. Короче, Прохор, собирайся и пошли. Там разберутся. А вам, Ваши Императорские высочества, Цесаревич просил передать следующе. Цитирую: сидеть в палатке на попе ровно и не отсвечивать, иначе отправлю домой.

Мы кивнули и стали наблюдать за тем, как одевается воспитатель. Выходя, он сказал нам:

— Сидите тихо, из палатки ни ногой! Цесаревич сам все разрулит.

Оставшись одни, мы с минуту молчали, пока Николай не заявил:

— Я сам Ульянова кончу, если Прохору хоть что-нибудь сделают. Это подполковника надо на суд офицерской чести вызывать. Братики, давайте с гвардейцами переговорим, которые сегодня там были! Они-то нас точно поддержат!

— Точно! — вскочил Александр. — Сейчас оденемся и пойдем.

— Раз отец сказал сидеть в палатке, будем сидеть. — хмыкнул я, про себя удивившись тому, что сейчас полностью согласен с папой. — Уверен,