Ну, не знаю... Они утверждают, что здесь у них типа "особый порядок". На самом деле бункер довольно запущенный. Здешние обитатели, конечно, пытаются наводить уют, но получается у них не шибко. Я насчитал их пятнадцать душ. Мне дали относительную свободу, а Эдик втолковал: все равно я отсюда не смогу свалить - потому как элементарно не найду выход. У этих "детей подземелья" особый способ оповещения: если что-то случается, включается сигнал, и о ЧП узнают все. Ладно... придет пора - проверим, как у них тут все работает. Они-то сами чёрт знает чем занимаются. Вроде бы при деле, а ни хрена не делается. Организованно поддерживают творческий беспорядок, в этом, кажется и заключается их работа.
У меня даже своя, персональная комната. На ночь меня все же запирают, сказали: "Так будет не всегда, вот придет время..." Сволочи, всегда недоговаривают. Время, значит. Поглядим еще, ЧЬЕ. Запирает и отпирает обычно Эдик, по звуку двери я узнаю, что настало утро. Комната метров двенадцать. В ней есть кровать, стол, тумбочка, два стула. На стене картина: вид Альп, наверное осталось от немцев. А, может, не Альпы а Кавказ или Гималаи. Я заглядывал в изнанку, там на холсте надпись на незнакомом мне языке, экзотическим шрифтом. Есть подозрение, это санскрит. В принципе, моя теперешняя камера (ну, а как ее еще назвать, коли я в плену?) довольно рационально устроена. Отдельно - санузел. Утром и вечером Есть бумага, карандаши, ручки. Именно здесь я и начал вести дневник. Времени-то дофига. На всякий случай записи я прячу - в место, которое считаю надежным.
Питаюсь со всеми, на камбузе. Еда домашняя, что-то типа шведского стола, а готовит все непонятно кто. Стоят плиты, есть холодильники, но я ни разу не видел, чтобы кто-либо кашеварил. Единого времени еды, по казарменной системе, нет, поэтому в пищеблоке не бывает много людей. Все они заняты своей имитацией систематического труда, редко размениваются на всякие разговоры. Меня вопросами не донимают, ни во что не вовлекают, я тоже не навязываюсь. Но обстановочку изучаю. Спиной чую неусыпный над собой контроль. Вечерами все чаще "тусуемся" со Степой, который, видимо, поставлен моим визави. Или надсмотрщиком - не знаю уж, как вернее.
Как бывший военный, я знаю, что бункер был задуман создателями как узел связи. Обычно это "сердце" подземных командных пунктов. Вероятно, где-то есть и штабная зона, но частенько при прогулках я утыкаюсь в забетонированные проходы - кому-то нужно было создать дополнительные препятствия. Схема бункера проста: главный коридор, от него ответвления - и там комнаты. Я заходил только в Степино обиталище, и скажу, что его комната даже меньше моей. Хотя, обставлена с любовью - любит парень уют. У него на стене картина иного содержания: морской пейзаж - без кораблей и без людей. Любопытно было бы посмотреть, как устроились Эдик и Аня, но меня туда не приглашают.
Аня - тот самый "пацан" на пуговичной фабрике, за которым я по дурости увязался. Она старше брата на два года, хотя и выглядит ребенком. Насколько я правильно понял, они детдомовцы. Печать казенного учреждения за всю жизнь не смоешь - а глаз у меня уже наметанный, вот что значит ментовской опыт. Почему опустились под землю, внятно не говорят. Зато я узнал от Эдика, что они - жертвы черных риэлторов. Как-то утром старик вопреки обычаю излишне разболтался; похоже, он к ним относится как к своим детям. Сентиментален - в этом его слабость, надо это обстоятельство как-то исподьзовать. Им по выходе из детдома на двоих дали квартиру - где-то в Подмосковье. Ну, и захотели брат с сестрой влегкую срубить бабла: обменять жилье на чуточку меньшее и подальше от столицы, а навар вложить в какое-то дело. Настолько были уверены в успехе предприятия, то в банке взяли кредит. Ну, и нарвались... на "добрых мирян". Квартирку-то у них хапанули. А еще вывезли болезных в лес, заставили выкопать яму. Но убивать и закапывать не стали - предупредили, что ежели пожалуются куда - удавят как котят. Пожалели, наверное, юных созданий. Ну, а дело, в которое вложено было бабло, выгорело. Коммерческой жилки и бизнес-опыта у обоих не оказалось.
А все же как-то они выходят на, как они говорят, "плоскость". То есть, в город. За куревом для деда, что ли, бегают? Аня, кстати, тоже изредка курит. Не люблю курящих баб, но... Надо аккуратненько выяснить, как они же выбираются на эту "плоскость". Главное - усыпить бдительность, заставить их поверить в то, что я сама покорность.
Предполагаю, что я попал в секту. Как она устроена и кто главарь, пока не понял, ну, и неясно, какому они поклоняются богу. В общении они просты и каких-то там обрядов не соблюдают, а какой-либо религиозной атрибутики покамест не заметил. Только... глаза у них все же порой горят как у религиозных фанатиков. Это настораживает, ведь и шахиды - тоже фанатики.
Аня улыбается, с ней это вообще-то бывает редко:
- Ну, что, полицай, уже не колбасит?
- Да ладно уж... ниньзя. Не забывай, что от тюрьмы не зарекаются и такие, как ты.
- Саш, сколько раз тебе повторять, что ты не в тюрьме. Так сложилось...
- Да ладно, проехали. А ты, Аннушка, сегодня особо бодрая. Небось в самоволку намылилась.
- Опять ты... остынь, здесь не войска.
- Вот мы о том же с твоим братом. Так что здесь, если не войска? А вдруг вы - шайка шпионов. А Родине я не изменяю. Даже с женой.
- А вот хочешь верь, хочешь нет - мне все равно, что. Нам здесь хорошо, а большего и не надо. Да, Степ?
- Ну, типа того... - пробурчал Степан. Вот, бывает же так: люди говорят об одном, но смысл вовсе иной, и не об этом надо вести речь. Лингвистический диссонанс. Каждый из нас троих думает о своем, а говорим о какой-то хрени. В подземелье
