Киллиан чувствовал, что это бесконечное, длящееся, казалось, всю его жизнь путешествие подходит к концу. Путешествие, стоившее ему веры в человечество, перевернувшее все его мировоззрение с ног на голову, заканчивалось. Возможно, как и сама его жизнь. Киллиан не мог и не хотел жалеть о чем — то, не хотел жалеть самого себя. Он сидел и разглядывал причудливые запонки, которые шли в комплекте с одеждой, и думал о том, что он узнал, что увидел в этом путешествии. Вся его жизнь была как старый физиокомбинезон, который он только что отправил в мусор. Он, как и большинство людей, никогда не знал другой одежды, не знал, что есть другая жизнь. Не знал, что можно одеваться, руководствуясь не только практичностью, не знал, что можно не только выживать… Можно жить. Человечество так привыкло к Выживанию, что уже не мыслило себя без него. Огромные ресурсы трофейных систем не приносили людям достаток, а лишь дальше вгоняли в нищету. Выживание стало их смыслом, а запонки и костюмы стали сказкой, небылицей, оставшейся где — то далеко на сгоревшей родине.
— Почему ты — здесь, а он — там? — Киллиан впервые посмотрел на Айзека не снизу вверх. Всегда до этого Эпос словно стоял перед ним на невидимом постаменте из славы и силы, не позволявшем быть с ним наравне. Впервые Сивару была безразлична вся эта мишура. Он больше не видел перед собой Эксперта по экстренным ситуациям Айзека Райберга. Перед ним сидел такой же блуждающий во тьме человек, путь которого чуть сильнее освещен жизненным опытом. Айзек запрокинул голову на спинку дивана. Холодная черная кожа приятно остужала затылок.
— Потому, что я знаю, куда иду. В этом вся суть — идти несмотря ни на что… Не дать миру, не дать безумию, не дать страху победить. Я всегда был таким. Сколько себя помню. И я не отступлю. Пока буду дышать, пока будет жив хоть один нейрон в моей дурной голове, я буду вправлять мозги нашей свихнувшейся расе. Человечество спятило, потеряв дом… Ты видел… Мы больны… Но я вырежу, выжгу это дерьмо из людей… У нас еще будет шанс все исправить…
Шар, бесцеремонно влетев комнату, прервал их разговор.
— Пора, — раздавшийся из шара голос Лайтберина заставил людей подняться.
Они вновь погрузились во тьму коридоров. Мемор шел за крохотным огоньком, цепляясь за мысли, которые вырисовывал в его разуме этот светоч. Они блуждали во мраке чуждого им пространства, надеясь, что маяк — проводник не ведет их в очередную западню. Он видел себя этим светом, микроскопической линией жизни, вынырнувшей из глубин небытия и постоянно мечущейся в поисках пристанища. Слова Райберга звенели в его голове… А что, если это и был смысл? Смысл его жизни. Бросая в огонь, стирая память, показывая человечество таким, какое оно есть, Айзек вбивал в его голову цель… Что, если он сам, точно так же, как шар — проводник, был крохотным лучиком, который должен пробивать дорогу во тьме чему — то большему… Мысль, внедренная в сознание Киллиана Эпосом, раздула почерневшее кострище его души. Где — то глубоко — глубоко, на самом дне его собственно «я» появился красный огонек. В потаенном уголке его сознания все ещё теплился уголёк надежды, на который подул ветер этой новой, неожиданной мысли. Киллиан посмотрел на слабоосвещенное лицо Эпоса и увидел в нем нечто новое. Нечто, что захотел перенять. Несмотря ни на что Райберг верил в людей. Верил в человечество и его будущее. Будущее, которое с кровью нужно будет вырвать из цепких лап мрака и пороков…
Двери распахнулись почти мгновенно. Обрушившийся на вошедших свет заставил Киллиана закрыть лицо рукой. Мысль, которую ему так хотелось развить, которую было просто необходимо поймать за хвост, улетела. Впустивший их в свое чрево зал был минималистично красив. Высокий потолок, подпираемый колонными, переходил в камень стен. Белый, вроде бы мраморный пол был почти не загрязнен предметами интерьера: лишь стол, стулья и небольшой гарнитур, вроде кухонного, у стены. Рядом с ним как раз и копошился Лайтберин. Нелепый образ из головы Киллиана был воплощён в жизнь с почти детальной точностью. Прихватку в руке Лайтберина заменило полотенце каких — то развеселых тонов. Такой же цветастый фартук совсем уж вырвиглазно был напялен поверх смокинга.
Двое других пленников безумного повара уже находились в зале. Оно и Кохитсуджи расположились за столом. Стулья были расположены так, словно людям предстояло наблюдать за действом, происходящим у дальней стены комнаты, которая была выкрашена в черный глянец. Адмирал Оно, как и Сивар с Райбергом, был одет в черный костюм без галстука. Припухлость с его глаза немного спала, и вояка довольно активно пользовался восстановившимся зрением. Хищные взгляды Харуки пожирали Кохитсуджи. Девушка была одета в черное коктейльное платье, которое скрывало некую несформированность ее почти детской фигуры. Темные тона добавляли ей женственности.
— Ну, хватит уже самолюбованием заниматься, — Джуд подошёл к столу с небольшим подносом, на котором клубились паром два серебряных блюда. Поочередно подходя к каждому сидевшему за столом, Лайтберин накладывал им в тарелки свое варево. Пасту дополнило рагу с кусочками глазированного мяса.
— Секунду — секунду… Аперитив, — разлив вино по бокалам, Лайтберин занял свое место в изголовье стола. — Помимо хлеба у меня, конечно же, и зрелище есть.
И без того переполненная гротеском ситуация стала совсем уж бредовой, когда глянцевая стена комнаты стала прозрачной. Это было окно.
— Кто расскажет мне ингредиенты, получит добавку, — Джуд на секунду замолчал, а потом подмигнул Айзеку. — Вся надежда на тебя. Они — то уж точно не догадаются.
Хозяин безумного приема принялся уплетать блюдо собственного приготовления, предварительно запихав салфетку за воротник. Его не особо трогало действо, разворачивающееся по ту сторону обзорного окна. На ровной, как разделочная доска, уходящей к горизонту чуть припорошенной снегом поверхности планеты стояли двое. Ритуал кордов начинался. Чужой, в цветах брони которого преобладал синий, поднял верхние конечности в приветственном жесте. Его соперник — Шэй Джеймс — Александер, остался равнодушен к манипуляциям механоида. Даже в лёгком скафандре, не способном надолго защитить от радиации, было видно, как чиновника из пояса Дита трясет. Тоненькие ножки еле держали громоздкое тело и в любую секунду готовы были подкоситься.
Четверка гостей Лайтберина завороженно смотрела за действом, не притронувшись к еде. Корд бросил своему визави короткий поклон и двинулся вперед. Механоид не был похож на своих собратьев, штурмовавших Топаз: плазменные турели и генераторы силового поля были ему чужды. Свой последний бой он вел врукопашную. Он не обладал исполинскими размерами корда —
