— Петре, так нельзя вести себя в гостях, тем более за спинами хозяев.

— Я понимаю, это было очень безнравственно, — кивнул он и жестом предложил Вильме присесть рядом с ним на скамью. Вильма приняла приглашение. — Я бы спросил у вас разрешения, но мне показалось, что такое разрешение вы мне не дадите.

Всего минуту назад у Вильмы было идеальное настроение для истерики и идеальный человек, на которого можно было безнаказанно выплеснуть эмоции, но ровный и спокойный тон Петре в равной степени раздражал и высасывал всяческие силы на повышение голоса. Что-то в нем было, что располагало к нему людей, и желание кричать на него стремительно испарялось. Возможно, как раз этому корреспондентов и учат. Напряжение в ее теле постепенно начало спадать, и его заменила легкая боль в шее. Она устало покрутила головой.

— Вы правы, это безнравственно, — промолвила она, описывая круги взглядом. — И вы правы, никто бы вам этого не разрешил. Понимаете, тут проблема далеко не только в нравственности. По закону межзвездного права мы обязаны как можно лучше сохранить тело, и если вы хоть ногтем его оцарапали, вам может грозить уголовная ответственность, вы это понимаете?

— Нет… — наконец-то сорвался его ровный тон, и лицо, судя по оттенку, немного освободилось от крови. — Этого я не знал. Спасибо, что предупредили.

— Вы с ним что-то делали?

— Нет, — испуганно закачал он головой. — Даже если бы я хотел его «ногтем оцарапать», это было бы затруднительно. Тело превратилось в кусок льда.

— А что же вы с ним тогда делали?

— Осматривал… И поверьте, мне это не доставило никакого удовольствия. Честно говоря, повторять это я не хочу и не собираюсь.

Этот ответ немного успокоил Вильму.

— Зачем вы его осматривали?

— Из чистого любопытства.

Этот ответ немного встревожил Вильму.

— Кажется, кто-то врет, — вынесла она обвинительный приговор. — Либо вы, либо психолог, который составлял ваше заключение.

— Вильма, вы ведь были на Пять-Восемь, правда? — уперся в нее пытливый взгляд.

— Не меняйте тему, Петре.

— Для меня это важно. Видите ли, у человека на лице около шестидесяти мышц, и не все из них мы умеем расслаблять. По этой причине после смерти человеческое лицо приобретает такое выражение, которое не способно принять при жизни, из-за этого при опознании тела у родственников погибших иногда возникают…

— Петре… — прервала она его, положив руку ему на плечо, — …не продолжайте. Чем больше вы говорите, тем сильнее вы меня тревожите.

— Так вы были на Пять-Восемь?

— Была.

— Вы видели личные дела экипажа своими глазами?

— Именно я их и нашла.

— Значит, вы видели фотографию Бьярне?

— Так, Петре, вы несете какой-то бред, — вскочила она со скамьи и почувствовала новый прилив сил для небольшого скандала. — Если вы хотите сказать, что просто хотели сравнить лицо жильца с лицом покойника, то вы либо дурак, либо меня держите за дуру, и исключительно из чувства уважения к вам я склоняюсь к последнему.

Наглое вранье — последнее уважение к нему она перестала чувствовать примерно двадцать минут назад, и она не столько подозревала собеседника во лжи, сколько надеялась на это. Она не понимала, что несет Петре, а ей не нравилось, когда она не понимает людей. По ее мнению таким людям доверять нельзя, даже если проблема в ее собственной узости восприятия, недальновидности и скудной фантазии.

— Вы видели, как они улыбаются? — поднялся он вслед, чтобы вновь сцепиться с ней в зрительном контакте.

— Конечно нет, они же недавно перенесли смерть товарища, Петре, не будьте таким глупцом!

— А Бьярне? Вы видели его зубы? Ничего подозрительного не заметили?

— Петре, если вы немедленно не заткнетесь, я злоупотреблю своими полномочиями так, что… — запнулась она, не придумав подходящей колкости… — что вы пожалеете о том, что напросились в эту командировку!

— Простите, — поднялся он вслед, чтобы вновь сцепиться с ней в зрительном контакте. — Я извинюсь перед всеми, как только они вернутся.

— А вот этого не надо, — строго запретила она, и ее голос выдал небольшой испуг. — Мы не сообщали о ваших похождениях Илье, Акселю и Густаву, и в интересах всеобщего спокойствия будет лучшим оставить их в неведении, так что рот на замок и руки в карманы, Петре. Вам все ясно?

— Я постараюсь больше не доставлять проблем, — пообещал он, и слово «постараюсь» сбивало с толку.

— Хорошо, если так, — она указала взглядом в НЭУЧ, все еще отображающий на своем экраном строчки недочитанного текста. — Вам нравится эта штука?

— Да, — кивнул он. — Некоторое время уже подумываю приобрести что-то подобное.

— Если вы перестанете цепляться к нашим гостям, я подарю его вам, — резко сказала она на прощание и направилась к выходу таким шагом, словно пыталась избить палубу. — И не забудьте вернуть нож на склад.

— Вильма, последний неудобный вопрос, — прозвучала фраза, о которую Вильма едва не споткнулась, и с разочарованным выдохом обернулась. — Вы видели синяк на груди Бьярне?

От практически любого вопроса, который касался Бьярне, ей становилось некомфортно внутри собственной кожи. Перед глазами вновь всплыли картинки его лица, а во рту образовался вкус смерти вперемешку с криостазовым гелем, и ей срочно захотелось принять кислотный душ.

— Видела, — ответила она, борясь с желанием бросить чем-нибудь в излишне любопытного пассажира. — Ленар, видимо, от испугу забыл правила оказания первой помощи, и давил на грудную клетку слишком сильно.

— Однажды я слегка сорвал поясницу, и мне пришлось побывать на приеме у мануального терапевта, — начал рассказывать он с увлечением, и каждый его рассказ поначалу звучал как пустая и бессмысленная трата времени, и невольно заставлял бросать взгляд на часы. — Он меня промассировал так, словно пытался выдавить из меня позвоночник. И, к слову, он мне с поясницей не сильно помог, но хоть новых травм не нанес, и на том спасибо.

Вильма нахмурилась.

— К чему вы это мне сейчас рассказываете?

— Просто подумал, что синяки, тем более такие страшные, просто так не образуются. Человеческое тело не настолько хрупкое, ведь так? Такое ощущение, что тело Бьярне ослабло и начало превращаться в кисель.

Ее взгляд закатился куда-то в потолок, и на пару секунд она словно выпала из реальности в попытках найти выход из этого странного разговора.

— Верните нож на склад, — повторила Вильма и поспешила скрыться с его глаз.

Желание принять душ вдруг резко усилилось, но у нее не было времени на такую роскошь. Она спешно шла в радиорубку, убеждая себя в том, что торопится вернуться к своим обязанностям, а не бежит с первой палубы подальше от неудобных вопросов.

Радэк уступил ей место и сказал, что Эмиль с Густавом скоро вернутся. Она поблагодарила его за то, что он ради нее отодвинул свой законный обед, и вежливо отправила его на перерыв. На его вопрос, что удалось узнать о Петре, она лишь уклончиво ответила:

— Мне станет легче,