Со временем гости начинали чувствовать себя все лучше. Их походка становилась увереннее, сыпь отступала все сильнее, а синяки с неохотой рассасывались. Спустя двое суток после разморозки они выглядели уже почти здоровыми, но настороженные взгляды по сложившейся привычке продолжали провожать каждое их резкое движение.
Один человек, про существование которого уже практически и не вспоминали, не был вовлечен в коллективный труд, и этому человеку не нравилось такое положение вещей. С объективной точки зрения корреспондент не мог предложить космонавтам полезной помощи, но он хотел если не быть полезным, то хотя бы быть занятым. Он задействовал все навыки дипломатии, которым его учили, и вооружившись всей учтивостью, что была у него в арсенале, обошел всех троих выживших с предложением украсить своими лицами документальный фильм о космических дальнобойщиках. Илья, Аксель и Густав были абсолютно разными людьми с совершенно разными характерами, но реакция всех троих была идентична — они смотрели на бедного Петре, словно на прокаженного, и отвечали «Нет» таким тоном, что им можно было обрабатывать алмазы.
Петре был профессионалом своего дела. Как профессионал он прекрасно знал, что если люди не хотят давать интервью, им не стоит лишний раз навязываться. Но так же, как профессионал, он не мог просто взять и оставить свое профессиональное любопытство неудовлетворенным. Он застегнул камеру в чехол и смирился с мыслью, что в обозримом будущем она ему не потребуется.
Смерть на корабле перевернула все с ног на голову, и ценность работы корреспондента испускала предсмертные хрипы под прессом инфляции. Он был человеком, который слишком много времени провел в густонаселенном мире, где каждый день умирают тысячи человек, и смерть очередного незнакомца считалась неизбежным порядком вещей. Он ощущал себя черствым сухарем, и как ни старался, не мог пробудить в себе те чувства, с которыми положено провожать умерших. Каждый раз, когда он вспоминал имя Бьярне, в голове крутилась лишь одна мысль — «Почему же он умер?». Бьярне был для него пустой абстракцией, но история, которая лежала за его телом, не давала покоя.
Отныне Петре являлся лишь обычным маленьким человеком, скитающимся по кораблю в поисках новой цели. Он был песчинкой в карьере, и любое его действие было подобно вздрагиванию молекулы воздуха посреди урагана, но просто сидеть на месте до конца путешествия он не мог, зато мог продолжить заниматься тем, чему был хорошо обучен, — собирать информацию. Какова была его конечная цель, он не знал, но пообещал себе, что позже обязательно придумает, а до тех пор его мысли были поглощены навязчивыми идеями, а тропа, на которую он ступил, уже успела привлечь к нему нежеланное внимание.
— Добрый день, — как обычно солгал Ленар, войдя в комнату отдыха.
Взгляд корреспондента вынырнул из НЭУЧа, который ему любезно отдала Вильма в свободное пользование, и вокруг глаз проросли морщинки от натянувшейся на череп улыбки.
— Очень хорошо, что вы зашли, — отложил Петре в на столик электронное устройство. — Я хотел поговорить с вами, но постеснялся отвлекать вас от работы.
— Вообще-то я и сам очень хотел поговорить с вами, — присел Ленар рядом. — И разговор будет очень серьезным.
— Это очень кстати. Если вы решили дать мне занятие, то я буду лишь рад помочь.
— У меня только что был разговор с Ильей.
— Он в порядке? — сложились брови Петре домиком. — Нет никаких осложнений?
— Вы брали интервью у Вильмы?
— Нет… — сомнительно протянул он в ответ, и тщетно попытался вспомнить, что он такого натворил, что разговор с Ильи так резко перепрыгнул на Вильму.
— Полгода назад?
— Брал, — вспомнил Петре, и растерянное выражение осыпалось с его лица.
— Она ничего вам не рассказывала про кодекс поведения?
Петре был знаком с такой манерой вести разговор. Сначала уводишь собеседника в невиданные дали от предмета разговора к вещам, которые на первый взгляд никак не связаны, а затем с размаху тыкаешь его носом в тот угол, где он нагадил. Наверное, это была самая страшная издевка, допускаемая кодексом поведения, а Ленар был человеком такого склада ума, при котором ухватиться за издевки к собеседнику — святое дело.
— Она объяснила мне все предельно доходчиво, и я очень благодарен ей за это.
Он отвечал ровно и расслабленно, всеми силами демонстрируя Ленару, что тот не сможет лишить его чувства комфорта, и это возымело свой эффект. Судя по его легкой обескураженности на лице, Ленар тут же перепрыгнул три километра словесного серпантина, и сразу же выложил обвинения:
— Илья пожаловался мне, что вы досаждаете ему и его людям.
— Я лишь один раз попросил у них интервью. Мне показалось, что ничего страшного в этом не будет.
— Конечно, я понимаю, вы ведь здесь с целью задавать вопросы, и предложить кому-то ответить на них совсем не является преступлением.
— Но я вас смею заверить, что они доходчиво дали отказ, и я предельно четко понял их позицию.
Бессовестная ложь. Их позиция была на первых местах в списке вещей, которые Петре понимал так же хорошо, как и принцип работы множителя Алькубьерре. Все трое отказались так, будто он каждому из них предложил сыграть в русскую рулетку, а с подобным негативом по отношению к небольшой видеосъемке он сталкивался крайне редко. У одного человека вполне может быть подобная неприязнь к камерам, но чтобы у всех троих разом — это что-то новенькое.
— Вообще-то тут дело не только в этом. Мне сказали, что вы досаждали им далеко за пределами ваших профессиональных интересов.
— Не понимаю, — до последнего изображал Петре дурачка.
— Вы рассказывали им анекдоты! — взорвался Ленар, потеряв терпение.
— Послушайте, Ленар…
— Для вас я капитан Велиев!
— Послушайте, капитан Велиев, — поправился Петре. — Я не вижу ничего плохого в анекдотах.
— У них же недавно умер коллега, а тут вы со своими шуточками.
— Мне показалось, что в свете смерти их коллеги будет выглядеть уместным слегка приподнять им настроение, заставить улыбнуться…
— Половина из этих анекдотов была не смешной, а вторую половину они даже не поняли. Честно говоря, даже я не понял.
Корреспондент смущенно зажевал
