Двигать судно массой в шестьдесят пять тысяч тонн лишь кажется сложным, но гораздо сложнее было заставить его перестать двигаться. Двигатели тяжелого буксира были настолько мощные, что в некоторых случаях представляли опасность как для самого буксира, так и для всего, что его окружает, и на порожнем ходу имели реальную техническую возможность дать тягу в десятки раз выше той, при которой корабль просто развалится на куски под собственным весом, а струя реактивной плазмы была настолько тугой, что могла тянуться на километры без видимого рассеивания. При швартовке к космопорту процесс обычно контролировал диспетчер, но вдали от цивилизации диспетчером, штурманом и строгой учительницей была Вильма, хотя сама себя она считала скорее девочкой для битья, потому что если что-то пойдет не так, ругать будут в первую очередь Вильму.

— Стоп! — крикнула она, когда швартовочная мишень совпала с прицельной сеткой. — Сотпстопстопстопстоп!

— Поздно, — вздохнула Ирма. — Промахнулись.

— Так, теперь назад, один и два метра, самый малый ход.

Промакнув влажный лоб рукавом, Вильма вынула свою кружку из подстаканника, припала к ее краю губами и рефлекторно попыталась сделать глоток пустоты. Она так часто брала кофе на мостик, и так медленно поглощала его, смакуя каждый глоток, что его наличие буквально под рукой стало для нее нормой, и она переставала замечать, в какой именно момент кофе кончался, а кружка грелась впустую. Чуть позже она обязательно сходит за еще одной порцией, сразу же после того, как спасательная операция перестанет ей мешать покинуть мостик.

Люди важнее, напоминала она себе. Но эти люди были бы еще важнее, если бы она хотя бы знала их имена. Имя — это первое, что получает человек в своей жизни, а без имени он попросту никто, и спасать, соответственно, некого.

— Стоп! — вновь скомандовала Вильма, и мишень на экране замерла, — Вроде бы попали.

— Радэк, Эмиль, — проговорил Ленар в радиоэфир, — Как там у вас вид?

— Видим входной шлюз, — ответил Радэк. — Небольшое вентрально-носовое смещение, но, думаю, лучше уже не получится.

— Хорошо, швартуйте нас.

Двум техникам снаружи предстоял физический труд, и для Вильмы это обозначало, что сейчас эфир наполнится болтовней, на которую можно не обращать внимание. Как правило, Эмиль болтал о каких-то отстраненных вещах, а Радэк в ответ болтал о том, как много болтает Эмиль, что порождало новые темы для болтовни, и в результате всего два человека умудрялись превратить весь канал в гудящий улей. Ей даже сложно было поверить, что прямо в этот момент они заняты тем, что ворочают руками непослушный металл массой в несколько тонн, стараясь загнать его в швартовочный рым.

Такова была магия технологического прогресса.

Когда-то давно подобные операции выполнялись при помощи машин. Но машины имели дурную привычку ломаться в самый ответственный момент, и постепенно лишались доверия. Тогда корабли стали проектировать с расчетом, чтобы как можно больше вещей человек был способен сделать руками, зубами и гаечным ключом, и когда выяснилось, что человек действительно способен на многое, от большей части облегчающих жизнь механизмов решили отказаться, как от ненужного космическому кораблю балласта и уязвимостей в конструкции. Даже вычислительные машины на космических кораблях старались делать большими, чтобы даже разбитую вдребезги печатную плату космонавт мог починить при помощи эпоксидки, паяльника и изоленты. Чуть позже выяснилось, что такие машины реже горят и лучше охлаждаются, так что польза от электронной миниатюризации в глубоком космосе оказалась переоцененной. Примерно об этом Ленар подробно рассказывал Ирме, пока Вильма молча сидела, разглядывая свой обнаженный до неприличия навигационный пульт, и благополучно пропускала обе болтовни мимо ушей.

В уставе четко указано, что даже если капитан болтает не по делу, все на мостике обязаны его внимательно слушать, но в реальном мире эти правила не всегда работали, и Вильма могла себе позволить погрузиться в собственные тяжелые думы до тех пор, пока не прозвучит кодовое слово:

— Вильма!

— Да? — очнулась она.

— Не спи, они уже закончили.

— Быстро, — удивилась она и взглянула на экран. — Тогда можно начинать стягивание.

На то, чтобы бортовые лебедки втянули в себя обратно десять метров троса, им требовалось от пятнадцати до двадцати минут. С непривычки могло показаться, что это слишком медленно, но когда два борта вступали в физический контакт, звук удара кранцевых фитингов отправлял душу в пятки, и сразу становилось понятно, что стягивание можно было бы сделать и немного медленнее. Контролируемой была швартовка или нет, она от этого не переставала быть вполне реальным столкновением двух тяжеловесных кораблей, которые так и норовили разойтись обратно после первого удара, грозя разорвать швартовочные тросы или поломать лебедки. Прошло немало лет, прежде чем Вильма перестала жмуриться от стонов деформируемого металла, но все так же, как и раньше, звук удара заглушался биением перепуганной крови в ее ушах.

— Есть стяжка, — сказал Радэк. — Если вы больше ничего не собираетесь трогать, мы приступим к демонтажным работам.

— Приступайте, — ответил Ленар, и с его стороны послышался хруст разминаемых плеч. — Так, дамы, сегодня тот исключительный день, когда я дам вам право выбора. Кто со мной?

Вильма не смогла вспомнить, когда Ленар в таких вопросах давал кому-то право выбора. Он всегда был настолько твердым в своих решениях, что из-за него можно было расширять шкалу твердости Мооса. Он словно бы расслабился в предвкушении окончания своего контракта, постепенно прощаясь с ролью капитана и все больше ответственности перекладывая на Вильму. Даже Ирма это чувствовала, и при всем ее явственном желании поскорее запрыгнуть в скафандр и перерыть половину бедствующего судна в поисках выживших она робко молчала, дожидаясь решения второго по старшинству члена экипажа.

— То есть как это «кто со мной»? — спросила она с вызовом. — Ленар, при всем моем уважении, ты обалдел?

7. Астероид класса М, сорок два миллиона тонн

Чтобы обеспечить экипажу тяжелого буксира высокие шансы на выживание, жилые помещения, отсек криостаза, санузел, лазарет и кают-компанию размещали в носовой секции первой палубы, то есть в самой отдаленной от термоядерных реакторов части корабля. В случае аварии волна плазмы, вырвавшейся из активной зоны реактора, быстро находила намеренно допущенные уязвимости в конструкции, чтобы кратчайшим путем вырваться в космос, минуя первую палубу. Ирония состояла в том, что именно эти меры и являлись основным препятствием к дальнейшему спасению выживших. При наиболее благоприятном исходе предохранительные клапаны под воздействием подскочившего внутреннего давления выдавливались наружу, создавая взрывную декомпрессию, и за те доли секунды, пока законы физики делают свое дело, взрывная волна успевала пронестись по вентиляционным каналам, вырвав с корнем аварийные заслонки, и опалить вторую палубу, не оставив после себя по-настоящему значительных разрушений. Для спасателей это обозначало, что они будут вынуждены высадиться на третью палубу и продираться к первой палубе сквозь толщу изуродованного металла, сумевшего