Верная своей традиции, мама ушла, не договорив. Мне иногда казалось, что она и в одиночестве идя по улице, продолжает говорить. Может, в этом и кроется секрет всех тех бесчисленных раз, когда мама, возмущаясь, кричала на меня: «Ну я же тебе говорила!». Говорила мне, только вот меня-то рядом и не было.

В подъезде загудел лифт, и тут же меня обхватили сзади две руки, спиной я ощутил прикосновение обнажённой девичьей груди и судорожно вздохнул.

— Слушай... Нам надо что-то решить... Мне нужно в школу, и...

— Ш-ш-ш? — Натсэ легонько куснула меня в шею.

— А? — повернул я голову.

Натсэ указала пальцем на дверь ванной комнаты.

— Ш-ш-ш?

— Душ?

— М... Угу. Ш-ш-ш...

Почему-то у неё не получалось выговорить такое простое слово, как «душ». Хотя, что значит, «простое»? Для меня простое?

— Это приглашение? — поинтересовался я.

Натсэ потянула меня за руку. Это уже точно было приглашение.

***

...Мы стояли, тяжело дыша, под струями горячей воды и смотрели друг на друга. Идти искать часы мне не требовалось, и так было понятно, что в школу я окончательно и бесповоротно опоздал. А ещё было понятно, что не вся вода, льющаяся по лицу Натсэ, имеет водопроводное происхождение. Я закрыл краны и, как только шум воды стих, понял, что был прав. Натсэ плакала.

— В чём дело? Что случилось? — Я прижал её к себе и впервые ощутил некое сопротивление. Слабое, полубессознательное, но, тем не менее... Она от меня отгораживалась.

И я ощутил неприятный укол чувства вины. Больше ведь я ничего не вспомнил, только её имя. А там, в прошлом осталось гораздо больше.

— Прости, — шепнул я. — Я очень хочу вспомнить, но не знаю, как...

И тут погас свет. Сделалось темно.

— Как, — грустно вздохнула Натсэ.

— Вот именно: как. Я чувствую, что это — по-настоящему важно... И что школа в этом вообще ни разу не поможет.

Я отодвинул водонепроницаемую шторку, наугад потянулся за полотенцем в полумраке. Схватил, набросил Натсэ на голову. Она позволила мне её вытереть насухо, потом помогла вытереться мне.

— Идёт? — спросила она.

— Нет, никуда не пойдём. Пока, — сказал я. — Попробуем вспомнить.

Мы вернулись в мою комнату. Натсэ надела юбку и блузку, а я... Я открыл шкаф. «Ты, ты, ты», — говорила она вчера, бросаясь в меня одеждой. Что ж, если это — я, то настало время встретиться с собой лицом к лицу.

Я надел незнакомую рубаху, штаны, натянул кожаные сапоги, набросил плащ. Слева на подкладке обнаружил небольшой узор, вышитый белыми нитками. Поймав мой взгляд, Натсэ указала на узор пальцем и что-то сказала. Кажется, это слово я от неё уже слышал.

— А-вел-ла? — повторил я. — Это имя?

Натсэ кивнула, потом задумчиво посмотрела на мою правую руку и залезла в шкаф. Пока она там что-то искала, я достал из-под кровати меч. Руки сами прикрепили ножны к ремню, игнорируя молчащую память.

— Да! — воскликнула Натсэ, выбираясь из шкафа. — Ты.

Она держала на ладони золотое кольцо.

— Это...

— Да, — подтвердила Натсэ.

Схватила меня за правую руку и надела кольцо на безымянный палец:

— Авелла.

— Я что, женат? — Я, не веря глазам, смотрел на золотой ободок. — На Авелле?

Уверенный кивок в ответ.

— Но... Но что тогда мы с тобой делали тут всю ночь? И всё утро... — Я показал на смятую постель.

По выражению лица Натсэ мне показалось, что она вопрос поняла, но ответить на него будет ой как непросто.

Я — женат. Я! Это значит, что у меня есть жена. Семья. Ответственность. Как такое могло случиться? Эй, Боже, ты что там, уснул?!

Нет, ладно, я готов поверить, что нашлась какая-то одна на всю вселенную несчастная дурочка, которая с какого-то перепугу меня полюбила. Но если я правильно понимаю Натсэ, то таких дурочек как минимум две, и как минимум одна из них — сногсшибательная красотка. А это уже чистый бред. Может, меня разыгрывают? Хотя, если учесть всё произошедшее вот в этой постели и в ду́ше, то розыгрыш явно зашёл крайне далеко, и Натсэ, похоже, забыла, где надо было остановиться.

В прихожей я вновь замер перед зеркалом. Пока шёл, думал, что буду выглядеть нелепо, однако... Странное такое чувство, будто к моему лицу, к моей фигуре подходила вот именно эта одежда и никакая другая. Я как будто смотрел на собранный пазл и упивался удовлетворённым перфекционизмом. А когда рядом встала Натсэ в своём облачении, перфекционизмометр зашкалил, и его стрелка стремительным домкратом умчалась в небеса.

— Блин, — сказал я. — Где нажать «принять»? Я готов!

Ответить Натсэ не успела. У меня за спиной вдруг раздался другой голос, тоже принадлежащий какой-то девчонке...

***

— Вы все думаете, что это нормально. Вы привыкли. Вы лезете в кладовые природы, как в свой холодильник в три часа ночи, просто потому, что вам так захотелось. Но если холодильник в три часа ночи делает хуже только вам, то истощённая природа убивает всех. Вас, ваших детей, внуков. Вы не сможете украсть побольше и сбежать в другую страну, потому что другой страны не существует! Мы все живём на одном земном шаре. И вы, и я, и богачи, распивающие дорогие вина в шикарных лимузинах по дороге в свои роскошные дворцы, и умирающие от туберкулёза голодные дети. Нам некуда деться друг от друга!

Включился телевизор. Просто — телевизор в общей комнате. Я заставил себя убрать меч в ножны. Натсэ с этим не торопилась. Она на цыпочках приблизилась к телевизору, всматриваясь в грубоватое лицо неизвестной девчонки, которая продолжала гневно выкрикивать в невидимые лица обвинения:

— Я могла бы назвать вас силами зла, но у меня хватает ума, чтобы понять: это не так. Вы просто глупые. Потому что умный человек не будет рубить сук, на котором сидит. Вы живёте в надежде на то, что «как-нибудь пронесёт», что природа сама найдёт какой-нибудь выход. Вы услышали про червей, которые питаются пластиком, и пляшете на радостях, как дикари, которые долго били в бубен, и вдруг пошёл дождь. Надеетесь, что однажды природа решит и все остальные наши проблемы. Сама. Так, чтобы нам не пришлось. Так вот: она не решит. И сегодня, своим бездействием, вы... Вы нас подводите. Но молодежь начинает понимать, что вы ее предаете. На вас смотрят все будущие поколения. И если вы осознанно нас предадите, вот что я вам скажу: мы вас никогда не простим. Мы не позволим вам безнаказанно так поступить. Здесь и сейчас мы подводим черту. Мир пробуждается. И перемены