– Спасибо.
Оставив Агату, он перебрался в переднюю каюту. Тарквиния работала за главной консолью.
– Все в порядке? – спросил он.
Она развернулась к нему лицом.
– Рабочее давление в охладительной камере полностью восстановлено, так что в течение четырех-пяти курантов все вернется в норму.
– Вернется в норму. – Это казалось чем-то из разряда фантастики.
– Нам стоит несколько дней отдохнуть, прежде чем браться за ремонт кают, – сказала Тарквиния.
– Как минимум. Агата собирается остаться с Азелио.
– Конечно. Тогда ты займи ее каюту; я подежурю.
– Тебе тоже надо отдохнуть.
Тарквиния расставила руки, как бы пытаясь охватить весь Геодезист: в этом хрупком переходном состоянии его едва ли можно было оставлять без присмотра.
– Ты был на ногах еще до того, как началась вся эта неразбериха, – сказала она. – Поспи четыре склянки, а потом я приду и тебя разбужу.
Рамиро снял шлем и пристегнулся ремнями к постели Агаты, не снимая охладительного мешка. Ему удалось задремать, но спустя полсклянки он проснулся, чувствуя, что давление в каюте восстановилось. Он перекрыл доступ воздуха в свой мешок и попытался снова заснуть, но затем понял, насколько это неудобно. Стащив с себя мешок, он устроился в песчаной постели, пытаясь прогнать образы листов бумаги, улетающих из каюты Азелио.
Он проснулся, услышав голос Тарквинии и почувствовав прикосновение ее руки к своему плечу.
– Твоя очередь заступать на дежурство, – сказала она.
Рамиро взглянул на нее в приглушенном свете каюты.
– Я думал, что потерял тебя, – сказал он.
– Но я все же выжила.
Он отстегнул ремни и вытянул руки, чтобы ее обнять. Она еще не сняла охладительный мешок; он расстегнул застежку позади ее шеи и спустил костюм, обнажая ее плечи и руки. Раздев ее, он прижался своим телом к ее груди; ощутив резкий прилив удовольствия, он понял, что движется в верном направлении, и, наконец, почувствовал, как слипается их кожа.
Опустив глаза, он увидел свет, перетекавший между их телами. Он попытался освободиться, но Тарквиния его остановила.
– Ты не причинишь мне вреда, – сказала она. – После отторжения двух детей я больше не способна к делению.
Рамиро хотелось ей верить, но он боялся, что они уже достигли состояния, в котором могли убедить друг друга в чем угодно.
– Откуда ты это знаешь?
– Мы не первые люди, которые решили это проверить.
Тарквиния опустила их вдвоем на постель и туго затянула фиксирующие ремни. В таком состоянии ощущение тесноты наполнило Рамиро пьянящей радостью; он закрыл глаза и погрузился в теплоту, охватившую их тела.
Правда его больше не заботила: если женщина, которую он любил, сделала его своим супругом, это был ее выбор. И если ей придется встретить свою женскую долю, он будет счастлив воспитать ее детей. Сама мысль, что когда-то он мог этого бояться, теперь казалась непостижимой. Ведь в этом была цель всей его жизни.
Тарквиния растолкала его во второй раз.
– Рамиро? Прошло уже полсклянки. Кто-то должен оставаться на дежурстве.
Он потерся о прохладный песок. Тарквиния ослабила ремни, но их тела по-прежнему касались друг друга.
– Что случилось?
– Мы обменялись светом, – ответила она. – И я никуда не делась.
– Что-нибудь могло пойти не так. – Рамиро почувствовал, что дрожит. – Я мог тебя убить. – Лишив Геодезист пилота и оказавшись с четырьмя детьми на руках. – Я, наверное, сошел с ума.
– Я знаю дюжину женщин, которые сделали то же самое и остались в живых, – сказала Тарквиния. – Поверь мне, если бы я не была уверена, то не стала бы поддаваться.
На ее счет Рамиро был уверен, но его сомнений в самом себе это не развеяло.
Он нашел застежки ремней и, выбравшись из постели, ухватился за веревку и направился к выходу. В конечном счете он позволил инстинктам взять над собой верх; он превратился в то самое ничтожное животное, от которого его предостерегали всю жизнь.
Тарквиния наблюдала, как он пытается совладать со своим охладительным мешком.
– Такое случается, – сказала она. – Мы оба получили удовольствие, и никто не пострадал. Речь не идет о каком-то жутком преступлении.
– Если это такое обыденное дело, – парировал он, – то почему об этом никто не говорит? Почему это не преподают всем детям на уроках биологии?
Тарквиния отнеслась к вопросу со всей серьезностью.
– Я думаю, они хотят, чтобы мужчины сосредоточились на воспитании детей своих сестер, а не бегали за женщинами, чьи братья уже поступают благоразумно.
Рамиро повернулся к ней лицом.
– Я хотел, чтобы ты прошла через деление. Пока мы были вместе, мне было все равно, выживешь ты или нет.
Тарквиния невозмутимо встретила его взгляд.
– Я чувствовала то же самое, Рамиро. Я хотела того же, что и ты. Наши тела не выдают награду тем, кто просто выполняет нужные движения. Чтобы извлечь из этого максимум удовольствия, мы должны как можно сильнее в то, что происходящее реально.
Глава 20
Пока Геодезист подбирался к солнцу Эсилио, Агата мечтала о том, чтобы дни перестали утекать с такой быстротой, отнимая у нее драгоценное время для работы.
Прошло четыре года, прежде чем она смогла привести основные положения теории поля к форме, которая была понятна ей самой – своеобразному разложению свойств фундаментальных частиц на набор простых диаграмм. Когда фотон перемещался между двумя точками, первая диаграмма в таком наборе изображала это явление в виде процесса, происходящего без каких-либо особых событий. В то время как на второй диаграмме фотон, отдающий энергию светородному полю, порождал пару возмущений с положительной и отрицательной активностью источника, которые, преодолев некоторое расстояние, рекомбинировали, превращаясь в копию исходного фотона.
В каком-то смысле это напоминало старый двухщелевой эксперимент, с помощью которого Джорджо, учитель Ялды, убедил людей в том, что свет – это волна: свет не мог проходить только сквозь одну из щелей, поскольку образуемую им на экране картину из темных и светлых полос можно было объяснить, лишь суммируя вклад траекторий света, включающих как первую, так и вторую щель. С той разницей, что в варианте Агаты множество «траекторий» включало в себя не только траектории какого-то определенного вида, но их всевозможные метаморфозы.
Поначалу ей было даже страшно себе это представить: одиночный фотон не мог превратиться в пару светородов – каждый из которых обладал лишь одной третью фотонной массы – поскольку вне зависимости от скоростей образующихся светородов такой процесс не мог удовлетворять законам сохранения энергии и импульса. Но в конечном счете она поняла, что каждая из диаграмм по отдельности была своего