Глава восьмая

Мой заказ из «Харродса» прибыл к тому времени, когда я закончила крестильную одежду Розы, поэтому я начертила выкройку платья, которое собиралась сама надеть на крестины. Я выбрала платье-костюм из густорозовой шерсти. Сверху был короткий облегающий жакет с большим отложным воротником и длинными манжетами, отделанный спереди бледно-розовым атласом. Я заказала атлас в мелкую тканую полоску, чтобы вырезать лиф по косой с отделкой из десяти пуговиц по центру, где встречаются полоски. Юбка облегала талию и бедра, чуть расширяясь книзу, длиной только до середины икры — так как юбки стали гораздо короче с начала войны. Раз мои щиколотки были выставлены напоказ, я решила надеть шелковые чулки, и купила две пары, на случай, если одна порвется. Так как Лео приказал мне быть расточительной, я заказала пару гладких кожаных туфель, на самых высоких каблуках, которые мне когда-либо приходилось носить, и лайковые перчатки в дополнение к ним. Сначала я не могла выбрать шляпку — все они казались слишком разукрашенными — но наконец, остановилась на шляпке из гладкой соломки с широкими изогнутыми полями, а к ней заказала ленту и две атласные розы в тон костюму. Я решила сама выполнить ее отделку.

Я сметывала клинья юбки, когда пришел мистер Тимс и сказал, что мистер Селби хочет сделать мне сообщение. Войдя, мистер Селби удивленно взглянул на один из огромных столов большой гостиной, где было расстелено шерстяное одеяло, а сверху лежали куски розовой ткани, но он был слишком вежлив, чтобы высказаться по этому поводу. Он просто сказал мне, что завтра приедут оформители, поэтому мне нужно распорядиться, чтобы миссис Джонстон подготовила для них мою будущую личную гостиную.

Я упала духом, но это было нужно сделать, поэтому я попросила мистера Тимса позвать домоправительницу ко мне. Она пришла, поджав губы, а когда увидела, чем я занимаюсь, поджала их еще плотнее. Выслушав меня, она сначала ничего не ответила, затем сказала:

— Первая леди Ворминстер обычно сидела здесь, в большой гостиной, — она выжидательно смотрела на меня.

— Его светлость сказал, что мне можно сидеть наверху, — ответила я.

Миссис Джонстон было нечего на это ответить, но она была не из тех, кто отступает вежливо. Она взглянула на мое шитье, ее ноздри зашевелились, словно от дурного запаха.

— Она сидела здесь за вышиванием, ее тонкая иголка сновала вверх-вниз, — миссис Джонстон указала на кресло: — А там сидел его светлость и смотрел на нее, — подойдя ближе, она прошипела мне в самое ухо. — Знаете, она была великой любовью в его жизни. Еще бы, я помню день, когда она умерла...

— Но, миссис Джонстон, — осмелилась я прервать ее, — она умерла не здесь, а во Франции. Она уехала из Истона задолго до этого.

Она ядовито взглянула на меня:

— Я помню тот день, когда пришла телеграмма, сообщавшая, что эта прекрасная леди ушла на небеса, которых, конечно, заслуживала. Тем вечером его светлость пришел в ее спальню, спальню графини — в комнату, в которой вы сейчас спите, — ну, мистер Уоллис, камердинер, пошел к нему, как обычно, и увидел, что он стоит там, словно громом пораженный.

— Но они разъехались, — снова сказала я. — Она вернулась во Францию. Клара рассказала мне...

— Это не имело значения для его светлости, — миссис Джонстон вцепилась мне в руку словно когтями. — Он любил ее, любит, и будет любить всегда. Вы уж мне поверьте. — Я верила этому. Ее каркающий голос усилился: — Когда она уехала во Францию, все здесь осталось, как было, ничего не было тронуто — так приказал его светлость. Одежда в шкафу, книги на полке, шкатулка с драгоценностями на туалетном столике. Она уехала в такой спешке, что взяла с собой только расчески. Драгоценности, которые он дарил ей, — а он щедро дарил ей их, — все осталось, все осталось точно так, будто она еще жила здесь. А в ночь, когда она умерла, он пришел сюда, открыл ее шкаф и гладил ее одежды, будто она все еще носила их. Жутко это было, говорил мистер Уоллис — словно его светлость разговаривал с ее призраком.

Я стояла, впитывая каждое слово миссис Джонстон, пока до нее не дошло, что она разговаривает с презираемой второй женой. Она остановилась и сказала:

— Ну, если вы уверены, что его светлость хочет, чтобы вы сидели наверху...

Я не удержалась от вопроса, я должна была это узнать.

— А что он сделал с ними, с ее одеждой и вещами? Она заколебалась, но не могла устоять перед соблазном закончить историю.

— В тот же вечер он приказал упаковать все ее вещи и убрать в кладовку. Сказал, чтобы это сделали сразу же, прямо сейчас — несмотря на то, что было время ужина слуг, — с обидой сказала она. — Мне не хотелось пропускать ужин, поэтому я послала Клару, она это видела. — Глаза миссис Джонстон устремились на меня, ожидая возражений. Я ничего не ответила, и она ушла, торжествуя.

Я не могла выкинуть эту историю из головы. Когда пришла Клара, чтобы сообщить, что они с Бертой после обеда подготовят мою будущую гостиную для декораторов, я спросила:

— Миссис Джонстон говорит, что, у ее светлости — первой ее светлости — никогда не было личной гостиной.

— Это правда, обычно она сидела здесь.

— Миссис Джонстон сказала, что ты убирала вещи ее светлости после смерти.

— Да. Это должна была сделать миссис Джи, но вы же знаете, в каком состоянии она бывает по вечерам, — мы обменялись улыбками. Мне больше не потребовалось побуждать Клару к разговору, та была, очень настроена поболтать. — Она не посмела бы послать меня на эту работу, если бы его светлость не ушел. Он не возвращался всю ночь. Наутро все его ботинки были в грязи — столько