Я была в отчаянии. В безысходности я думала о своей матери, которая оказалась в таком же положении — но ей удалось отдать меня дедушке, где я была в безопасности. Тогда я подумала, что у ребенка, которого я ношу, тоже есть дедушка — лорд Ворминстер, и предложила свою малышку ему, еще до ее рождения. И он согласился взять ее.
Я помню, как мне было больно, когда я поняла, что теряю ее. Но хуже всего было другое. Хоть я и отдавала ее человеку, который мог дать ей все — он не мог дать ей одну-единственную вещь. Как и я, она оставалась незаконной, ублюдком — и должна была расплачиваться за это, как расплачивалась я.
Когда подошло время ее рождения, я тяжело заболела, и Беата была вынуждена отдать меня в больницу. Я была в ужасном состоянии и все время звала человека, которого любила, крича, чтобы «мой лорд» пришел и утешил меня. Даже среди всей боли и потрясения жуткая мысль не оставляла меня — мое дитя родится незаконным. Когда Беата привела лорда Ворминстера в больницу, я крикнула ему в отчаянии: «Мой лорд, неужели вы не можете дать ребенку имя?»
Этот крик поймал меня в ловушку. Потому что доктор, услышав его и подумав, что Лео и есть «мой лорд», которого я звала, что он отец ребенка, которого я носила, ответил мне: «Только свадьба может узаконить ребенка».
Даже тогда капкан еще не захлопнулся бы на мне, если бы не Беата. Она хотела помочь мне, спасти меня от потери ребенка, поэтому предложила лорду Ворминстеру жениться на мне, чтобы узаконить дитя — ведь доктор сказал им, что я умираю. Я знаю, у Лео, не было времени все обдумать — у меня начались роды, — и он ушел за разрешением на бракосочетание.
Тем не менее, он сказал доктору, что должен спросить моего согласия на свадьбу. Доктор пришел ко мне и сообщил: «Ваш драгоценный «мой лорд» согласился жениться на вас». Я была всего лишь служанкой — человек, которого я любила, оставался для меня «моим лордом» — и я подумала, что он имел в виду Фрэнка.
Хотя я была в тяжелом состоянии, я помнила, что Фрэнк не свободен, чтобы жениться на мне, но доктор ответил на мои слабые протесты: «Он сказал, что его жена умерла». И я поверила ему, потому что знала, что мисс Аннабел была тяжело больна, ожидая своего первого ребенка.
Я ничего не подозревала, пока меня не привезли на каталке к капеллану, и я не услышала отрывистый голос отца Фрэнка, сказавший: «Я — согласен». Тут я поняла свою ошибку и выкрикнула: «Нет! Нет!» Но у меня начались схватки, и капеллан не понял, что означает мой крик, да и никто не понял. Меня стали успокаивать, вложили мою руку в руку Лео, сказали за меня супружескую клятву, а он произнес свою. Все, что я могла сделать — сказать «да» и вцепиться в его покрытую черными волосами руку, потому что боль терзала меня — и больше не помню ничего, кроме темноты и страха. А потом стало слишком поздно — Леонидас Артур Гектор Фицворрен-Донне, седьмой граф Ворминстер, и Эми Робертс, побочная дочь сельского рабочего, стали мужем и женой.
Я не сказала лорду Ворминстеру, что согласилась на свадьбу только по ошибке. Я не сказала этого никому, но несколько месяцев спустя, рассказала Фрэнку. Я желала бы, как бы я желала придержать свой глупый язык, потому что Фрэнк бросил правду в лицо Лео. С тех пор моего мужа терзала вина. Его вина и моя вина, потому что я не любила его, не могла полюбить его.
Я взглянула на золотистые розы и увидела, что с них осыпались последние лепестки. Завтра мы уезжали в Истон.
Глава шестая
Мы отправились в путь после обеда. Миссис Джонстон, мистер Тимс и миссис Проктер уехали утром, чтобы все приготовить к нашему приезду. Лео, как обычно, ушел в госпиталь, он собирался присоединиться к нам позже. Элен и Дора, младшие горничные, были заняты упаковкой детских вещей, поэтому я все утро провела вместе с моими обеими дочками. Я вышла с ними в парк на площади. Последний день апреля выдался солнечным, но я не могла не печалиться, прижимая к себе Розу и наблюдая за светлой головкой резвящейся в парке Флоры. Я хотела уехать из Лондона — но не хотела возвращаться в Истон.
Миссис Чандлер сказала этим утром: «Вы, наверное, рады вернуться домой, моя леди», — но я не радовалась. Истон не был мне родным, это был дом Лео, не мой. Это был дом для леди, а я не была леди и не хотела ей быть. Я была служанкой, более того, я была заблудшей служанкой.
Еще хуже была мысль о расставании с Розой. Мне хотелось, чтобы Роза была рядом со мной, мне хотелось первой слышать ее призыв. Почему она должна была ждать, если я была нужна ей? И почему я должна была лишать себя удовольствия дать ей то, что нужно, как только ей это понадобится?
Но я понимала, что бесполезно задавать себе эти вопросы — теперь я была графиней, леди, а леди не сидят целыми днями в детской, дожидаясь, когда их ребенок попросит грудь. Леди не стряпают, не пекут, не наводят чистоту в доме, они не делают ничего из того, что мне нравилось делать. Я могла читать, но мне не хотелось читать по утрам — чтение было удовольствием для вечера, после дня тяжелой работы. Только теперь у меня не было никакой работы. Я просто должна была сидеть в огромной, мрачной гостиной и ждать, когда мне принесут малышку. Я вздохнула. Флора подбежала ко мне показать круглую розовую гальку. Пока я любовалась камешком, то вспомнила, что могу ходить с ней на прогулки в Истоне, а кроме того, могу шить. Хотя бы это мне не запрещалось.
Миссис Чандлер, Элен, Дора и я путешествовали с детьми в купе «Только, для дам», поэтому я без стеснения могла кормить Розу. В Солсбери Лео проводил нас в комнату ожидания, для дам, где мы пробыли до поезда в Йовил. На последнем участке пути он присоединился к нам. Флора взобралась к нему на колени и уселась там, тыча пальцем в окно и задавая бесконечные вопросы в течение всего пути до Истона.
На станции нас ждал экипаж. Старый мистер Тайсон уложил в него вещи, мальчик гордо
