А поэтому ещё более опасный.
На следующий вечер после того, как папа поднялся на сцену и официально принял номинацию, мы переоделись в вечерние костюмы и отправились на бал Cattleman’s Ball (прим.: Cattleman’s Ball — ежегодный сбор средств для исследований раковых заболеваний, проводится Американским онкологическим обществом). Мы с Эддисон впервые посещали официальное мероприятие ради кампании, где должны были подружиться со спонсорами нашей кампании. Этот факт наряду с присутствием многочисленной прессы означал, что Эддисон и я должны будем постоянно изображать счастливую пару.
— Вот, держи! — воскликнул Эверетт, выдернув меня из собственных мыслей.
— Спасибо, мужик.
Эверетт протянул мне запонки — фамильные — их перевозили в сейфе, вместе с другими семейными драгоценностями.
— О, черт, я забыл отдать Эддисон ее ожерелье, — сказал Эверетт, когда я начал надевать их.
— Я отдам.
— Уверен?
— Я сейчас пойду туда, чтобы встретить ее и вместе спуститься к машине.
Эверетт кивнул, протянув мне маленькую бархатную коробочку. Эддисон загнали в комнату моих родителей около часа назад, чтобы Сандра и мама могли с ней поработать. Обойдя сотрудников спецслужб, стоящих снаружи, я вошел в главную комнату.
— Эддисон, нам пора идти.
— Иду! — отозвалась девушка.
Я с улыбкой зашел внутрь. При виде Эддисон в красном платье без бретелек и с длинными волосами, собранными в свободный узел, моя улыбка медленно угасла. Несколько раз моргнул, смотря на захватывающее дух зрелище. Черт. Подери. У меня не было секса несколько длинных месяцев, а Эддисон в этом платье никак не помогала в моей безрадостной ситуации с синими яйцами.
— Вау, — пробормотал я.
— Мне следует ответить «что со мной не так?» или «спасибо»? — поддразнивая, спросила она.
— Ты выглядишь необыкновенно.
На лице девушки появилось довольное выражение.
— Спасибо. Что в коробке?
— А?
— Коробка в твоих руках.
— А, да, — я подошел и остановился перед нею. — Эверетт забыл отдать тебе.
Когда Эддисон открыла коробку, от вида ожерелья у нее перехватило дыхание. Девушка некоторое время стояла молча, поэтому я подпрыгнул от звука ее внезапного смеха.
— Что смешного? — я спросил, подняв брови.
— Это похоже на сцену из фильма «Красотка». Если быть точнее, ты суешь коробку мне в руки, как Ричард Гир Джулии Робертс.
— Никогда его не видел.
— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
— Это девчачий фильм?
— Полагаю, ты мог бы назвать его таковым.
— Тогда поверь мне, я не видел его.
— Значит, ты исправишь это упущение как можно быстрее.
— С одним условием.
— Каким?
— Ты посмотришь фильм для парней.
— Типа, где рок или Вин Дизель? — спросила Эддисон, сморщив носик.
— О, да, — я сверкнул коварной ухмылкой.
Она покорно вздохнула, надевая рубиновые серьги.
— Ладно, договорились.
Взяв ожерелье из коробки, я приложил его к шее девушки. Приблизившись, чтобы застегнуть, бросил заинтересованный взгляд на ее декольте. Рука чесалась пробраться под платье, чтобы обхватить идеально круглое полушарие и почувствовать, как сосок твердеет под пальцами.
— Глаза выше, мистер Каллаган, — дразнилась Эддисон.
— Я просто проверял, правильно ли застегнул ожерелье.
— Ну конечно.
— Ладно, я проверял, как твои сиськи выглядят в этом платье. Довольна? — подмигнув, сказал я.
Эддисон сморщила носик.
— Фу, ненавижу это слово.
— Сиськи? — повторил я, исключительно, чтобы подстегнуть ее.
— Да.
— Лучше, чтобы я говорил «груди»? Или «буфера»? — я задумчиво потер подбородок. — «Дойки»?
Девушка шлепнула меня по руке.
— Как насчет, не говорить ни одного из них?
— Не могу ничего обещать.
Вздохнув, Эддисон взяла меня за руку. К счастью, мне удалось добавить моменту легкомысленности. Последнее, что мне было нужно, так это фантазировать об Эддисон. Ставки были слишком высоки, потерять можно было слишком многое.
Бал проводили в эксклюзивном загородном клубе, недалеко от Хьюстона. Когда мы вышли из машины, нас окружили фотовспышки. Мы остановились и позировали фотографам на импровизированной красной дорожке, а потом вошли внутрь. Вместо обычной классики или биг-бэнд музыки, группа играла кантри музыку.
Мы сделали пару кругов по залу, улыбаясь и пожимая всем руки, а потом нас попросили занять свои столики. После ужина пришло время устроить шоу, покружившись по паркету. Группа завела «Carry Me Back to Virginia», папа рассмеялся, откинув голову, и повел маму танцевать. По толпе пронеслось приятное удивление, когда во время танца отец высоко поднял маму в воздух, как одни из настоящих танцоров Вирджинии из прошлого.
— Ты знаешь, как это делать? — спросила Эддисон, аплодируя вместе со всеми.
— Ты аннулируешь мою карту настоящего мужчины, если я скажу да?
Эддисон рассмеялась.
— Нет.
— Тогда да. Я знаю, как это делать.
Внезапно глаза Эддисон расширились.
— Ребята, вы же не рассчитываете, что я буду это делать, да?
— Такое чувство, что, если мы выиграем, этот танец войдет в один из инаугурационных балов.
— На этом балу на меня не рассчитывайте.
— Это не так уж и трудно, — уверил я ее, хоть Эддисон и не выглядела убежденной.
Как только песня закончилась, папа с мамой получили громкие аплодисменты. Когда они сели на свои места, пришла наша с Эддисон очередь. К счастью, на танцпол вышло несколько пар, так что на прицеле были не только мы. Последнее, что нам было нужно, так это чтобы огромный прожектор следовал за каждым нашим движением.
Когда группа начала играть кавер песни Криса Степлтона «Fire Away», я прижал Эддисон крепче к себе. Она прижалась щекой к моему лицу, положив подбородок мне на плечо. Закрыв глаза, я вдыхал сладкий аромат ее шампуня: смесь ванили и кокоса, и мои мысли сразу вернулись к нашей неделе на Мартас-Винъярд. Я не мог дождаться окончания выборов, чтобы мы снова смогли туда вернуться.
И тут меня осенило: мы не вернемся туда вместе. Когда настанет конец выборам, настанет конец и нам.
Мое сердце сжалось при мысли, что Эддисон не будет рядом. Она стала неотъемлемой частью моей жизни. Я больше не думал только о себе, теперь всегда были мы, или, что более важно, она. Что она хотела на обед? Как я могу утешить ее, если какие-то модные идиоты раскритикуют ее наряд? Чем мы можем заняться, чтобы развеяться после длинного дня, наполненного мероприятиями?
Может, после всего мы смогли бы остаться друзьями. Для прессы будет лучше, если мы останемся в хороших отношениях. Мне чертовски не нравилась мысль, что я не буду слышать ее смех или видеть, как она закатывает глаза на очередное мое высказывание. Боль продолжала терзать мою грудь, и я должен был бороться за дыхание.
Больше всего мне не нравилась мысль, что она встретит кого-то другого. Что чужие губы будут прижиматься к ее устам. Чужие руки будут касаться идеальных изгибов ее тела. Сама эта мысль заставила мое тело напрячься от злости.
— Ты в порядке? — спросила Эддисон.
— Да. Все нормально. Извини.
Наклонив голову, я зарылся лицом в изгиб ее шеи. Прежде чем смог остановить себя, я начал покрывать мягкую кожу ее плеча
