— Я так много хочу сделать с тобой. Так много тебя я хочу попробовать на вкус.

— Тогда сделай это, — бросила она вызов.

Глава 5

Кирэлл лежал, вытянувшись на боку и опершись на локоть, и гладил своей большой рукой изгибы ее тела. Кожа Осени была такой нежной и бледной, девушка казалась совсем хрупкой, лежа рядом. Ее изгибы не были такими заметными, как у других женщин на его планете, но это было единственное, в чем они ее превосходили.

— Ты — прекрасное создание, Осень, — хрипло сказал он ей.

— Неправда, но спасибо, — возразила она, скользя рукой по его груди. — А мне можно к тебе прикоснуться?

— Да.

Кирэлл закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки, когда ее пальцы скользнули по его груди. Кер, эти мягкие руки заставляли его воспылать, и он уже снова чувствовал желание излить свое семя. Но он не хотел, чтобы это было похоже на то, что было раньше, на соитие, полное только похоти. На этот раз он хотел исследовать ее тело, хотел быть с ней как можно нежнее.

— Что это такое?

Открыв глаза, Кирэлл посмотрел на то, что она так бережно держала в руке.

— Это называется рукав. Я использую его, чтобы убирать волосы, это мешает Монстру, когда он появляется.

— Но не мешает Дракону?

— Нет. — Он был удивлен, что она это поняла.

— Можно мне взглянуть на них? — спросила она. — Или это что-то, чего нельзя делать?

— Это разрешено, — сказал ей Кирэлл, протягивая руку, чтобы развязать завязку, которая крепко удерживала рукав.

— О. Мой. Бог, — ахнула Осень, когда он снял рукав, и густая масса прекрасных темных волос внезапно рассыпалась по его спине.

Почему она решила, что у него короткие волосы? Они были настолько черными, что почти переливались, но на концах их была более глубокая, темная чернота, которая почему-то напомнила ей о чешуе, которую она видела на его Монстре. Протянув руку, Осень потрогала — и волосы были шелковистые и мягкие, а не жесткие, как ей сначала показалось.

— Как красиво.

Кирэлл почувствовал, как его грудь раздулась, но это было не из-за Монстра, просто ее слова наполнили его гордостью. Осень находила его привлекательным. По крайней мере, он думал, что она имела в виду именно это, пока она тихо не засмеялась.

— Что ты находишь таким смешным? — прорычал он.

— Мой отец был бы рад увидеть это, — улыбнулась она, проводя пальцами по длинным прядям. — У него были волосы, похожие на твои.

— У твоего отца были черные волосы с ламиной? — Кирэлл не мог в это поверить.

— Ламина? — переспросила она.

— Она похожа на мою чешую, только тоньше. Когда я нахожусь в своей драконьей форме, она становится очень твердой и острой, и используется как оружие ближнего боя.

Осень осторожно коснулась кончиков его волос, потерла их между большим и указательным пальцами. Казалось, на концах есть какое-то покрытие, но не настоящая чешуя. Ощущение не было неприятным, просто оно было другим.

— Они были не такие, — сказала она. — У него были черные волосы, но кончики их были белыми, как и у меня. Когда он рос, другие дети дразнили его.

— Почему?

— Потому что это делало его другим, выделяло из толпы. Некоторые люди не очень терпимы к тем, кто отличается от них, — она грустно улыбнулась ему. — Он рассказывал мне, как пытался отрезать концы, но как бы коротко он их ни обрезал, они всегда отрастали. Он даже попытался перекрасить их, но это не помогло. В конце концов, он просто сдался и принял это.

— Он отрезал себе ламину! — взревел Кирэлл, вскакивая.

— Это были не ламины, Кирэлл, а волосы, — она приподнялась и села на колени, опустившись задом на пятки и глядя на него. — Я так понимаю, что для тебя это означает что-то плохое.

— Это наказание, которое используется только для тех, кто совершил самые жестокие преступления. Ламина растет почти год, на все это время оставляя дракона без защиты.

— Неужели целый год? — она протянула руку, чтобы коснуться прядей, которых он лишил ее, когда сел. — Папе бы это понравилось, да и мне тоже. Как она защищает дракона?

— Ламина превращается в твердые, острые шипы, которые можно использовать против любого, кто может напасть. — Кирэлл поймал себя на том, что едва справляется с желанием, охватившим его, когда Осень коснулась его ламины. Раньше она никогда не была чувствительной, но ни одна женщина никогда не интересовалась ею. Чтобы отвлечься, он спросил:

— А сколько времени потребовалось твоему отцу, чтобы отрастить ламину снова?

— День, не больше

— Один день! — Кирэлл недоверчиво отстранился, и Осень крепче сжала его волосы, останавливая его.

— Может быть, для Дракона ламина — это что-то особенное, но мой отец не был драконом, и у него были только волосы. Хотя он всегда говорил, что именно благодаря им нашел свою единственную настоящую любовь.

— Как? — Кирэлл едва понял сам, что задал вопрос.

— У мамы были рыжие волосы с белыми кончиками, как у меня. Они сначала и привлекли внимание моего отца. Когда он понял, что они натуральные, он признал это и для себя.

— Что значит «натуральные»? — Кирэлл нахмурился.

— Многие люди красят волосы, если им не нравится то, с чем они родились. Делают мелирование и красят волосы разными цветами, — быстро объяснила она, увидев его замешательство. — Как Кристи.

Она подождала, пока он кивнет.

— Плати деньги, и твои волосы сделают вот такими, — Осень приподняла пряди своих волос, показывая белые кончики.

Кирэлл осторожно дотронулся до волос, которые она держала в руке, и обнаружил, что их концы сильно отличаются от его собственных, более мягкие.

— Но ты так не делала? Они «натуральные»?

— Да, ни один уважающий себя парикмахер не захочет прикасаться к такому ужасу, — пошутила она.

— Ужасу… — Кирэлл бросил на нее испуганный взгляд. — У тебя великолепные волосы, Осень.

— Да, если тебе нравится цвет грязи, — она одарила его самоуничижительной улыбкой. — Мои родители, видимо, решили, что это «изобретательно», когда назвали меня. Мы жили на северо-востоке, и листья как раз начали опадать, когда я родилась. Увидев мои волосы, они решили назвать меня Осень. Я всегда думала, что «грязь» было бы лучшим описанием.

— Ты ошибаешься, — прорычал Кирэлл, — это не цвет твоих волос.

Его пальцы глубоко погрузились в роскошную массу и почувствовали, как пряди обвились вокруг его руки, словно хотели удержать его.

— Это… это цвет самого глубокого, самого темного огня. Цвет жизни и страсти. Он притягивает тебя, заставляет прикоснуться к себе. Испытать это.

— Я… — Осень обнаружила, что потеряла дар речи от его страстных слов.

Она никогда раньше не думала о своих волосах так. Ей никогда по-настоящему не нравились разноцветные пряди, из-за которых ее дразнили, как дразнили и ее отца. Но слова Кирэлла заставили ее пересмотреть свое мнение. Ей всегда нравились волосы ее родителей и даже Джека, которые были подобны волосам их отца. Это