Нина Михайловна - замдекана, и кличку она заработала любовью к нарядам зелёного, “долларового” оттенка. Вот и сейчас на ней хлопковые брюки цвета нежной листвы. Как некогда заметил Паша: “Посмотришь на свет и увидишь водяные знаки”. Нина Михайловна прямая, с тяжёлым могучим лицом и мясистыми руками. Волосы на затылке забраны в тугой пук. Она их не красит, как многие женщины её возраста, и там проглядывают ниточки седины.

- Будете освобождены от занятий на завтра и послезавтра. И конечно же это зачтётся вам на зачёте по выбранному вами предмету.

“Зачтётся на зачёте” значило, что платить за этот самый зачёт нужно будет в разы меньше. Что же, очень неплохо. Но Ислам всё же предпочёл не иметь ни с ней, ни с этим “уважаемым человеком” ничего общего.

- А можно отказаться? - спросил он. - Наверное, найдутся ребята, чьё положение серьёзнее нашего.

- Вы, вероятно, не понимаете всей серьёзности положения, - произнесла Валюта. Подвигала по поверхности стола стопку красных журналов. - Мы обязаны этому человеку, и нам бы не хотелось его подставлять. А вы обязаны нам как вашим преподавателям и наставникам. Радуйтесь, что наш университет даёт вам такую возможность. В семь тридцать будьте по этому адресу. Не опаздывайте, и оба ведите себя, как подобает приличным студентам. Не позорьте наше доброе имя.

- Сдаётся мне, что нас только что наняли кого-нибудь убить, - говорит Ислам, как только за спиной закрылась дверь. Складывает пальцы пистолетиком и целится в Яно.

Яно, похоже, ничего не понял.

- Мы куда-то пойдём? - спрашивает он.

- Забудь.

Вечером они были по нужному адресу. Секретарша провела их в кабинет, щедро обставленный лакированным деревом, и навстречу, скрипнув резным деревянным креслом, поднимается Уважаемый Человек.

Перво-наперво Хасанов видит щегольскую рубашку: словно парус, маячит она перед глазами. И только потом белое лицо, щёки, что затекают в воротник, и губы, что кажутся ещё одной складкой, подобной тем, в которых тонут глаза. Мочки ушей вытянуты, и вспоминается картина Дали с текущим временем.

Пожимает обоим руки и усаживается обратно, растекаясь по коричневой обивке.

- Не хочу на вас давить, - сразу приступает он. - У меня есть работа, но браться за неё или нет - решать вам.

Ислам спрашивает, что за работа, и Уважаемый Человек радуется, как ребёнок неожиданному подарку. Вещает с придыханием:

- Эх, пацаны. Вы ж студенты, правильно? Вам, наверное, не хочется на халяву трудиться. Ну, в смысле, за просто так. Понимаю, - кивает, степенно потирая запястье. - Деньги всем нужны. Что ж, деньги будут тоже, не сомневайтесь.

- Что за работа?

- Так интересно?

Подбородок затрясся и запрыгал, как будто наполненный водой пакет. Дебелое лицо выражает радость и энтузиазм.

- Смотря что за работа.

- Какая разница? - Уважаемый Человек вдруг меняет радость на возмущение, и краешки его рта теперь стремятся не вверх, а вниз. С грохотом отодвигает кресло, прохаживается по кабинету - Ислам и Яно отступают на шаг. - Главное - деньги платят. Разве нет? Кстати, это вам за энтузиазм.

Хмурясь, роется в бумажнике. Бумажник знатный, так и сверкает лакированной кожей, большой. Такие люди не могут без бумажников и дипломатов. Из бумажника лезут карточки, визитки. Смятые в трубочку деньги. Если перевернуть и потрясти его или вон, например, тот дипломат на краю обширного стола, посыплются горы мусора: крошки, залитые кофе документы. Газета с прошлой недели. Зато сам стол идеально чист: только монитор, пара икон и позолоченная ручка толщиной в палец. Позолота с неё уже кое-где слезает, вон на кончике, где в минуты напряжённой работы мужчина зажимал его между зубами, уже виден пластик. “Возможно, если он улыбнётся пошире, мы увидим эти крошки позолоты”, - думает Хасанов, и его изнутри заполняет какое-то мерзкое ощущение.

Не отрываясь, глядит ему в глаза. От таких людей лучше не отрывать взгляда. Вообще не отрывать.

Ислам переводит взгляд на две сотки в руках.

- Приходите сюда вечером. Часиков в десять. Приводите друзей, только надёжных. Берите, берите.

Буквально впихивает деньги в руки Яно. Тот берёт и держит их у груди в обеих руках, с ужасом глядя на Уважаемого Человека.

- И помните, я знаю ваши фамилии. Записано. Где же у меня записано-то… В общем, где-то записано.

- Мне… нет нужны ваш деньги, - от ужаса у Яно проснулся акцент.

Мужчина уже не слушает. Ходит кругами, передвигает предметы у себя на столе. Двигает на полке рюмки. Там, в глубине, чернеет этикетка дорогого коньяка.

- Нам не нужны ваши деньги, - говорит Ислам. Вынимает бумажки из рук Яно и кладёт на стол. - Не нужны. Мы и так придём.

Чувствует, как у самого от этого человека трясутся поджилки. Человек надвигается, как будто гора, нависает, как бык над тореадором, повредившим ногу, и кажется, что ты тонешь в его тени. Она засасывает тебя, словно не тень, а вонючее нефтяное пятно. Прижимает своей тушей, своим гонором, своими упрёками к стенке. Расплющивает по ней огромным животом.

- Не нужны? - повторяет он. Поворачивается, пропущенный через жалюзи свет рисует на впадинах лица змейки. Воротник давит ему на шею, и мужчина оттягивает его большим пальцем. - Вот вы мне скажите, как работать с теми, кто не берёт деньги?

Молчат. Яно смотрит белыми от ужаса глазами, Ислам нашаривает позади себя дверную ручку - путь к отступлению. Думает, что хорошо бы подыскать остроумный ответ: всё равно с человеком, который до смерти запугал безобидного эстонца, дел никаких иметь не хочется, но все остроумные ответы провалились куда-то в колодец ужаса.

- Молчите.

Стол скрипит под весом, рубашка на плечах мнётся и складываются гармошкой.

- Молчи-ите, - бурчит он. Сгребает мятые сотки обратно в бумажник. - Ладно. Жду вас вечером. В десять часов. Работа ночная.

Дверь наконец хлопает за спиной, секретарша поднимает лицо, и на месте глаз за стёклами очков Хасанову мерещатся зеленоватые провалы, проеденные червями дыры в гнилой мозг.

- Сумасшедший человек, - бормочет Яно. - El Loco.

Хлопает ещё одна дверь, коридор, и скрипят подошвы на скользком, как змеиная кожа, ламинате. Воздух снаружи свежий и почему-то с лимонной кислинкой. Дяденька на углу продаёт с лотка хурму, она стоит перед ним в несколько рядов, сверкая оранжевыми боками. Сам жуёт одну, сплёвывает косточки в руку и жмурится от удовольствия.

Исламу вдруг очень захотелось хурмы. Он направляется к палатке.

- Ислам, - Яно бежит следом, - Ислам!

- Что?.. Две хурмы, пожалуйста. Покрупнее.

- Мы ведь не пойдём? Вечером?

- А тебе не хочется?

Продавец складывает в пакетик фрукты. Он всё ещё жмурится,