Несколько из них впали в панику, бросились наутек, когда она вышла из темноты. Черноволосая эльфка с косичками, пропитанными кровью, с диким, нечеловеческим взглядом. Радужки ее были настолько темными, что сливались со зрачками, превращая глаза в две бездны. Она бросила меч и неумело попросила о помощи, а потом просто потеряла сознание. К счастью, люди не зарубили ее на месте: с ними была старая жрица богини Мелителе, странствующая в сопровождении молоденькой принятой. Так вот безжалостная Торувьель, поклявшаяся в кровавой мести человеческому роду, оказалась под опекой людей.
Она проспала всю ночь в палатке жриц, не проснулась, даже когда лагерь снялся, а двое мужчин перенесли ее на повозку. Раньше женщины переодели ее в одну из рубах Пчелки и завернули в одеяло. Старая жрица напоила ее желтоватой наливкой, дерущей глотку, адски крепкой, и та отослала эльфку в страну сна почти на сутки. Когда она очнулась, рука продолжала болеть и пульсировать жаром, но оказалось, что у нее вернулось ощущение в пальцах, она даже могла слегка ими шевелить.
Она поняла, что едет в обозе из примерно тридцати повозок, рядом с которыми шли пешие селяне. К телегам и повозкам были привязаны послушно шагающие по дороге коровы. Рядом с наваленными на телеги узлами с добром ехали клетки с курами и поросятами, вокруг даже кружило несколько худых собак. Казалось, в путь тронулось небольшое сельцо, забирая с собой все добро. Торувьель не нужно было спрашивать, отчего люди сбежали в глухой лес. Война обезлюдила целые страны, заставляя жителей сбегать с насиженных мест. Она сама, как воительница из отряда Скоя’таэлей, выслеживала и нападала на таких же беглецов, безжалостно их убивая. Человеческое семя должно быть уничтожено, выполото с лица земли. Только полное истребление их рода могло стать местью за уничтоженные эльфские племена и разрушенные города. Она верила в такое еще пару недель назад. Теперь при мысли об убийствах на глаза ей наворачивались слезы, а в горле вставал комок.
– Говорю вам, войт, надобно порешать это поскорее. Нелюдская ведьма на нас несчастье навлечет, – услышала она приближающиеся голоса. – Обвинят нас в укрывательстве нелюдей да в том, что мы с эльфами снюхались. Давайте от проблемы избавимся. Как жрицы отойдут, схватить суку, ножом ткнуть в горло – и дело с концом.
– Хватит ерунду нести, Глазок, – буркнул войт, не сводя взгляда с эльфки. – Никаких убийств, по крайней мере пока я тут главный.
Она приподнялась на постели, чтобы взглянуть на приближающихся. Непроизвольно потянулась за мечом, но не нашла его у пояса. Войт был высоким лысым мужичиной с длинными усищами, а сопровождали его двое селян: старик с козлиной бородой, опирающийся на палицу, и высокий крепкий юноша, вооруженный рогатиной. Этот, похоже, и был Глазком, поскольку смотрел на эльфку с нескрываемой враждебностью.
– Я – Быгост, войт Подъямников, – представился коротко лысый толстяк. – А вы кто будете, мамзелька?
– Торувьель из Дол-Блатанна… из Долины Цветов.
– Глядите на ее правую руку: там следы от тетивы. Это лучница из Белок, террористка проклятая! – рявкнул юноша. Одной рукой сжимал древко рогатины, вторую положил на рукоять длинного ножа, торчащего за поясом. – Мы должны ее повесить на ближайшем дереве. Сколько ты людей убила, сука? По детям тоже стреляла? Признавайся!
– Хватит ерунду нести, Глазок, – прохрипел старик. – Я – дед Джвигор, кузнец бывший, а в молодые годы – еще и пехотинец короля Редании. Много я видывал и разбираюсь в людях, да и в нелюдях немного – тоже. Стану за тобой присматривать, красавица.
– Я не хочу проблем, – сказала. – Могу уйти, если хотите…
– Не хотим, – ответил войт. – Пока я тут главный, не станем бросать в лесу раненых и требующих помощи. Война превращает людей в скотов, но это вовсе не значит, что все мы должны вести себя, словно животные. Мама Таммира займется тобой, как надлежит. Если не выживешь, похороним как одну из своих, если выкарабкаешься – уйдешь, куда захочешь. Пока же твой меч будет у меня – просто на всякий случай.
– Мне за гостеприимство отплатить нечем, – проворчала она.
– Знаем. На тебе только рваный и грязный мундир был, да эльфский меч. Дед говорит, что железо – дорогого стоит, но я оружием торговать не желаю, особенно таким… – заявил войт, поглаживая усища. – Нет мне дела, к какой ты армии принадлежишь и с кем сражалась. Пока ты с нами – ты просто раненая девица. Советую об этом помнить.
Она кивнула, раздумывая, что, кроме набожности и альтруизма, является мотивами войта. Не надеялась, что он спасает ее только из-за доброты душевной. Она ведь представляла собой угрозу, к тому же – была опасной преступницей. Глазок говорил, что де – убивала людей, не щадя и детишек. А она и правда несколько дней назад резала раненых в полевом госпитале и топтала конем безоружных маркитанток. Ее должны были повесить, прежде чем восстановит силы настолько, чтобы суметь защищаться. Прежде чем снова проснется ее ненависть.
– Думаю, что войт ошибается, – заявил крепыш с рогатиной. – И что все это дурно закончится: ты навлечешь на нас несчастье. Но если так случится, то живой ты не уйдешь. Пришпилю тебя к ближайшему дереву.
– Хватит ерунду нести, Глазок, – проворчала она и повалилась на одеяло.
IIСны были тяжелыми и липкими, совершенно как вкус лечебных наливок мамы Таммиры. Эльфка в них шагала лесными тропами, искупанными в желтом солнце, с трудом пробираясь сквозь туман. Кто-то звал ее, окликал по имени. Она искала зовущего среди деревьев, в чащобе и мрачных ямах от упавших стволов. Двигалась с трудом, словно брела в густой грязи, шла по трясине. Когда пыталась освободить ноги, оказывалось, что бредет по кровавому илу, из которого торчат порубленные, расчлененные тела. Она впадала в панику, пыталась убегать, и тогда между деревьями проявлялся старый храм, частично завалившийся и поросший плющом. Это оттуда шел голос: мощный, басовито гудящий в ее голове. Подбадривал, нес облегчение, обещание выздоровления и мести. Чувствовала, что принадлежит он какому-то прекрасному и сильному богу.
Она просыпалась – в поту и страдая от боли, что пульсировала в руке. Спала и ночью, и днем, то и дело ныряя в свой лесной кошмар. Наконец,
