И вот уже Лика стояла перед ним, голая и беззащитная, со страхом в сердце ожидающая продолжения всего этого кошмара. Но продолжения к её изумлению не следовало… Этот урод напротив кажется и, вообще, забыл, чего он от неё хотел и зачем, собственно, затеял все эти раздевания. Он просто стоял и смотрел на её обнаженное красивое, хоть и покрытое все от холода мурашками тело, взамен предоставив ей для обзора свое исковерканное и безобразное… Жизнь и смерть, тепло и холод, и все это в лунном свете просачивающейся в этот зал вселенной…
Время остановилось, во всяком случае для Лики, даже через корсет примерзшей ступнями к полу. Ей так было холодно и страшно одновременно, что она даже уже и не знала, от чего больше у неё стучали зубы, от этого убийственного холода или от нечеловеческого страха, проникшего в её душу и завладевшего всем её телом? Она хотела его не бояться, уговаривая себя, что все равно все люди смертны и это событие, смерть, то есть, когда ни будь, да случается почти с каждым, стоящий напротив уникум был не в счет, и, что нечего её, собственно, бояться… И не могла! Слезы сами бежали по лицу, а зубы выбивали чечетку. Как она его только ненавидела сейчас, этого уродца, кто бы только знал, заставившего только одним своим видом трястись её от страха. Ненавидела его, ненавидела себя, может быть еще больше за свою трусость и невезение, ненавидела Лормана, бросившего её умирать, ненавидела весь этот мир, провалившийся в преисподнюю к чертовой матери! Но больше всех она сейчас ненавидела своего отца, виновника всего этого, своими руками отправившего её сюда, вырвавшего её из того, такого понятного и так любимого ею мира любви и удовольствий и бросившего её в этот ад на истязание к этому маразматику, пялящемуся сейчас на неё в этом кошмарном зале своими невидимыми глазенками.
Небо за окном заволокло тучами, налетел ветер, и светящаяся до этого серебряным светом луна исчезла, спряталась во мраке ночи. Стало еще темнее, в секунду мир превратился в ночь, в темную, холодную ночь…
Художник, наконец, очнулся, вышел из своего оцепенения и приблизился к стоявшей девушке. Приблизился настолько близко, что Лика почувствовала противный, отдающий гнильем запах из его рта. «Так вот как смерть пахнет, — усмехнулась она, — оказывается, гнилыми зубами и отрыгнувшейся блевотиной…» Холодные пальцы коснулись её груди и прошлись по соску, остановились и стали его нежно поглаживать… Второй рукой он так же нежно провел по колье, сверкающему и переливающемуся даже в темноте. Лика инстинктивно отпрянула назад, но тут же уперлась спиной в стенку. Путь к отступлению был отрезан.
— Не надо, прошу вас, — заплакала она. — Пожалуйста… Не мучайте меня, убейте, но не мучайте, пожалуйста… Я ведь ничего вам плохого не сделала. Я, вообще, никому еще ничего плохого не сделала, — плакала она в голос, и сейчас её слезы были уже настоящими. Когда смерть приблизилась к несчастной на столько, что она даже ощутила её запах, ей вдруг совсем расхотелось умирать, в девятнадцать то лет, когда и жизни то, еще не видела и влюбиться то как следует не успела. Но еще больше смерти она боялась пыток и боли и теперь молила Бога лишь о том, чтобы все это поскорее, наконец, закончилось и он не смог бы уже больше лапать её своими грязными руками.
— У тебя есть выбор, — прошептал он. Лика увидела, как сверкнули в темноте его зубы.
— Какой? — Лика насторожилась.
— Ты становишься моей невестой, — рука его снова легла ей на грудь, но Лика уже не дергалась, что толку. — А я тебе за это оставляю жизнь и кладу к твоим ногам весь этот мир, все его богатства…
Запах изо рта, пустые глазницы возле её глаз, блестящий череп, прямой, с хищными крыльями нос… И вдруг Лика заметила, что она начинает раздваиваться, то есть не она сама, а её уставшее от всех этих передряг и испытаний затуманенное сознание. Неожиданно она вдруг поймала себя на мысли, что находится здесь и не здесь одновременно. Девушка видела себя как бы со стороны, то в этом зале, а то на какой-то еще дороге, и все это сразу и в один момент времени… Какая-то дорога, какой-то джип на этой дороге, яркое солнце и расплавленный асфальт со своим противным запахом.
Дверь со стороны водителя открылась, и она увидела, как сначала, не спеша, показалась, чья-то нога в черном, до идеального блеска начищенном полуботинке, а затем, еще через минуту, и все остальное. Совершенно не примечательный с виду тип средненького телосложения, однако, в черных, со стрелочками брюках и белоснежной рубашке с галстуком. Черное, белое… Черные очки и играющая на солнце белая лысина медленно повернулись в ее сторону, да так и застыли, туго соображая, кому и что это от него понадобилось? Лысый поморщился и нехотя соскочил на расплавленный асфальт, сделал пару шагов в ее сторону и остановился… И тут же впадины вместо глаз и холодная рука на её теле и еще…запах блевотины изо рта! А потом она увидела свою мать, сидящую за рулем в своей красненькой машинке, положив на руль голову… Сердце заколотилось, все было так реально, что даже хотелось в это верить. Дальше было уже не интересно. Дальше лысый подошел к её машине, открыл дверь, вытащил за волосы её мать из кабины и стал её зверски избивать ногами в лицо… Это уже было совсем не интересно, Лика поняла, что сошла с ума… И снова перед ней был лысый, но только уже без глаз…
— …Весь мир будет лежать у твоих ног, я сделаю тебя королевой вселенной…
— Я согласна, — Лика вытерла обреченно кулаком свои слезы, понимая, что другого выбора у неё здесь все
