Когда охотники поняли, что достать волка своими пулями уже невозможно, выстрелы прекратились, но они еще долго завороженно смотрели вслед удаляющемуся зверю. И даже когда он совсем скрылся в чаще из виду, они все еще стояли с опущенными ружьями и винтовками, и молча переваривали случившееся. Ни кто из них тогда еще не знал, какого дьявола они сейчас породили и выпустили на свободу.
И в эту, да и в следующие несколько зим, прошедшие после этого черного дня, многие матери и жены так и не дождались своих сынов и мужей с таежных промыслов. И когда люди совсем уж отчаялись нос в тайгу показывать, на «Черного дьявола», как его прозвали в народе, наконец, объявили охоту…
День 2, эпизод 3
Эпизод III
Лорман отчетливо слышал, что его кто-то зовет и дергает за руку, но никак не мог понять, зачем он кому-то понадобился в такую рань. Его затуманенное после вчерашнего возлияния сознание никак не хотело возвращать его к действительности. Во рту пересохло, голова раскалывалась на две половинки и от одной мысли, что сейчас надо будет открывать глаза, подниматься на ноги и что-то делать, его уже мутило. Отмахнувшись от видения, он перевернулся на другой бок и попытался снова забыться, но этого, к его глубокому сожалению, не произошло. Этот «кто-то» продолжал упорно настаивать на своем, принявшись тормошить его уже за плечи, одновременно стараясь перевернуть его на спину. Парень, было, совсем уже собрался открывать глаза, с сожалением понимая, что поспать ему больше все равно не удастся, как два хлестких шлепка по щекам значительно ускорили процесс пробуждения. За вторым шлепком последовал, третий, четвертый и пятый… Лорман помотал больной головой из стороны в сторону, пытаясь уклониться от неожиданной боли и открыл глаза, но просветления не последовало: темнота не рассеялась, а даже наоборот, как ему показалось, стала еще темнее. Пока же он мучительно соображал, где находится и старался хоть как-то сориентироваться в пространстве, щеки его получили еще два хлестких шлепка бодрости.
— Проснешься ты, наконец, или нет? — услышал он над самым ухом почти знакомый голос из вчерашней жизни и попытался приподняться. — Боже мой, это ж надо было так нажраться, — причитал вчерашний голос, продолжая все еще лупить его, теперь уже по груди. — Пьянь совсем невменяема…
Опасаясь следующего нападения, ничего не видящий и пока да же не понимающая «пьянь» на всякий случай прикрыла лицо ладонями и лишь, затем только подала голос.
— Ну, наконец-то, — вздохнула нервозина из другого мира, в какой наш герой никак не хотел возвращаться. — Я думала, что ты уже ласты склеил, алкаш противный.
— Кто алкаш, — не понял ее Лорман, — я, что ли?
— Блин, — выругалась вчерашняя знакомая. — Он еще издевается. Притащил меня черт знает куда, и еще издевается, скотина.
— А сама-то ты кто? — не выдержал парень. — Откуда ты взялась?
— Вот урод, — бедный малый получил очередную затрещину. — Как в пустом вагоне трахаться всю ночь, так это он мастер. — А теперь, кто такая, да?
Лорман инстинктивно отпрянул, ожидая нового удара, и был совершенно прав. Кулак, не ладонь, в темноте просвистел около самого его носа, но, слава богу, мимо.
— Может, хватит, — он наугад выбросил руку вперед и совершенно случайно нарвался на ее руку. — А то ведь я тоже въехать могу.
— Пусти, — девчонка попыталась вырваться, но он только еще сильнее сжал пальцы и потянул ее на себя. — Кому я сказала!
— Замолчи.
— Будешь брыкаться, — девица окончательно вывела его из себя, — шею сверну.
— Не буду… пусти.
Парень разжал объятия, но на его удивление девчонка даже не пошевелилась, продолжая оставаться в его объятиях.
— Где мы? — после минутного молчания, наконец, спросил он.
Мгновение и крошечное пламя игрушечной зажигалки осветило ее лицо.
— Теперь видишь? — она медленно поводила рукой, освещая темное пространство.
— В вагоне, что ли?
— Нет, у меня дома, — Лика погасила огонь, и сплошная темнота снова окутала их. — Или, — рассмеялась она, — у тебя…
— Черт, — Лорман попытался вспомнить, как они здесь очутились, но все было напрасно. Он даже не смог вспомнить, как они всю ночь занимались любовью, если, конечно, она не врала, не говоря уж обо всем остальном. — Ничего не помню, а почему света нет?
— Ты меня спрашиваешь? — услышал он откуда-то из темноты ее смешок. — Спроси, что полегче…
— А выпить у нас еще осталось?
— Ты еще не напился?
— Голова раскалывается, — потер он виски, пытаясь хоть таким образом привести себя в порядок.
— Я же говорю, алкаш, — девчонка снова зло рассмеялась. — Вместо того, что бы думать, как отсюда выбираться, он решил снова нажраться. И часто у тебя такие запои случаются и провалы в памяти, фриц проклятый?
— Да заткнись ты, — не выдержалон он. — Сама напоила, а теперь издевается. Я, вообще, если хочешь знать, не пью и не курю, в отличии от некоторых.
— Видели уже, как ты не пьешь, ха! Только наливай… До сих пор в себя еще прийти не можешь, не пьющий ты наш.
— На себя посмотри…
— А что… у меня голова, в отличие от некоторых, не болит.
— А у меня болит…
— Ну и дурак.
— Сама такая…
Снова чиркнуло колесико зажигалки, на мгновение разорвав темноту и Лорман увидел как девушка подставила кончик своей сигареты под ее крохотное пламя. Секунда и по вагону поплыл ненавистный ему сигаретный дым.
— А без этого никак нельзя, ты… как там тебя?
— Ликой звали, пока фрица не встретила — тлеющий огонек сигареты опустился на скамейку. — Самое время выпить за знакомство, ты не находишь? Вот же, блин, связалась со склеротиком, — и кончик сигареты снова метнулся вверх. — Ты чего там расселся, или разлегся, не вижу? Ты думаешь нас отсюда вытаскивать, или тебе здесь очень нравится сидеть в темноте? Мне, вообще-то, сегодня в деканат надо, — и она поднесла огонек к циферблату своих золотых часиков. — А время уже, — она замолчала, присматриваясь, — время уже, черт, двадцать минут
