Вот уже третий день зверь каждое утро приходил на этот пригорок и долго смотрел в сторону города, пугающего и манящего одновременно. Чутьем собаки он угадывал, что там есть, чем поживиться, но инстинкт волка удерживал его от этого опрометчивого поступка. Здесь в лесу все было привычно и понятно, зверь повернул морду и повел ноздрями своего мокрого черного носа, принюхиваясь к незнакомому запаху, а вот, что его ждало там, в том скоплении развалин и блуждающих теней, спрятавшемся в синеватой дымке, можно было только догадываться. Там могли быть двуногие, встреча с которыми ничего хорошего не сулила. Зверь очень хорошо знал, на что они способны, эти твари со своими красными флажками.
Давно это было и далеко отсюда, шла его третья зима. Снега тогда навалило много, дичи в тайге хватало и жизнь обещала быть чудесной. Молодой и сильный, он только что сошелся с понравившейся ему волчицей и у них, совсем недавно появилось несколько волчат, таких же черных и лохматых, как и он сам. Первое время несмышленыши только сосали мать, не открывая глаз и совершенно не показывая носа из логова, на поиск которого, кстати, волки потратили прошедшим летом очень много времени. Ни одна живая душа не должна была знать про их логово, ни одна… Слишком велик был риск потерять волчат и самим лишиться жизни, тем более что охотники, словно взбесились в поисках лесных трофеев, на месяц по несколько раз устраивавших облавы. Но тайга, есть тайга, и здесь есть, где спрятаться. Несколько недель волк с волчицей уходили все дальше и дальше на север, забираясь, все глубже и глубже в таежные дебри, поближе к непроходимым болотам и подальше от людских поселений, обшаривая попутно все укромные уголки, попадающиеся на своем пути. И вот, наконец, трудные поиски увенчались успехом и нора была найдена. Место было глухое, мрачное и совершенно непроходимое. Глубокий овраг, поросший густой, высокой травой, по диагонали пересекала большая, завалившаяся сосна, в мощных, вывернутых корнях которой они и решили устроить свое логово. Острые когти зверя впились в землю, углубляясь, все дальше и дальше под корень в глубь, выгребая оттуда и выбрасывая из-под себя огромные комья грунта и всякую другую, встречающуюся по пути, мелочь. Рыли по очереди. Когда уставал один волк, за работу принимался другой… И так без остановки до самой ночи, пока вырытая в земле яма не превратилась в приличную нору и не стала пригодной для жилища. После чего они как угорелые носились друг за другом по освещенной лунным светом поляне, высоко подпрыгивая и повизгивая. Он догонял её и валил на землю, затем вскакивал и сам пускался бежать прочь. Волчица бросалась за ним следом, догоняла его и… сцепившись в комок, они радостно продолжали катиться кубарем по уже изрядно примятой траве ничего не видя и не замечая вокруг.
А когда пришла холодная зима, и появились волчата, началась совершенно другая взрослая жизнь. Волчица выкармливала их своим молоком и из норы почти не выходила, а он целыми днями носился по тайге в поисках пропитания. Теперь ему приходилось трудиться за себя и за неё тоже, причем львиную долю добытого съедала волчица, а уж, что останется — перепадало ему. Постепенно, окрепшие на материнском молоке, волчата стали на ноги, и настал тот день, когда они, наконец, осмелились показать свои мокрые носики из норы и увидеть белый снег и голубое морозное небо. Первые шаги были более чем неуверенные и волчата все больше жались к волчице, стараясь при первой же возможности улизнуть в привычное тепло норы. Но уже через пару дней они осмелели, и веселый ералаш из неугомонных зверюшек весело кувыркался поблизости от волчьего логова.
Но все хорошее, как известно, очень быстро заканчивается. Закончилась и эта сказка. Черный день пришелся, как раз на первый день весны, а первая весенняя ночь была окрашена таким страшным и жутким воем, что слышавшие его случайные охотники, промышляющие пушниной и волей случая оказавшиеся по близости, еще долго потом вспоминали как у них мурашки бежали по коже от одной только мысли, что это чудовище воет, где то совсем рядом.
Волков все-таки выследили и обложили. Затравленная волчица носилась вдоль развешанных по периметру красных флажков, получала в тело смертельные заряды и ни как не могла решиться их перепрыгнуть. Грохот выстрелов, белый дым и запах пороха, все смешалось тогда в этом месте. Зверь видел, как горели глаза тварей, стреляющих в загнанную волчицу, и его собственные глаза наливались кровью. Ему было страшно, но не настолько, что бы шарахаться от этих тряпок, развешанных между деревьями. Конечно, он был еще молод и не опытен, но только не глуп, что бы ни понимать, что красных лоскутков бояться не надо. Кровь предков по собачей линии все-таки сделала свое дело, и он не боялся ни флажков развешанных по склону оврага, ни тех, кто за этими флажками стоял. Он лишь терпеливо выжидал момента, когда можно будет рвануть вперед.
И вдруг, наступила тишина. Из своего укрытия зверь хорошо видел, как бородатый крепыш подошел к еще дергающейся, завалившейся на бок, исходящей кровью волчице, к которой тут же бросились испуганные и ничего непонимающие волчата, и одним выстрелом размозжил ей голову. А затем, оскалившись, принялся расстреливать малышей, все еще продолжавших жаться к уже мертвой, но все еще теплой своей матери. И тогда зверь понял, что дальше медлить уже нельзя, и пусть будет, что будет… И неизвестно еще, чего он больше хотел в тот момент, делая сильнейший рывок из своего укрытия на встречу своей смерти, спасти свою шкуру или попортить шкуру этой твари, без всякой жалости расстреливающей беспомощных щенят. Все случилось так быстро, что эта двуногая особь даже и испугаться-то как следует не успела, когда громадная черная масса, брызжущая слюной и с горящими ненавистью глазами налетела на него и сбила с ног. Челюсти зверя, клацнув, сомкнулись на горле бедняги и с такой силой рванули это его горло, выгрызая там все, даже шейные позвонки, что бедная, еще совсем недавно смеющаяся голова, осталась висеть только на одной, чудом уцелевшей жиле. Крик захлебнулся в
