61

Эфира

ЭФИРЕ БЫЛО ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ, когда она вернула сестру из мертвых.

То был ужасный, истощающий год засухи и голода. Привычное количество караванов, проходивших через их город по торговому пути из Тель Амота в Бехезду, уменьшилось, как дождь высыхает на потрескавшейся земле.

Начала распространяться болезнь. Родители Эфиры и Беру быстро сдались ей.

Но когда заболела Беру, Эфире было плевать на предупреждение родителей по поводу использования ее Дара. Их больше не было, и она не собиралась терять еще и Беру. Так что она исцелила ее.

Но Беру снова заболела. И снова. И снова.

И потом наступило утро, когда Эфира отправилась в комнату Беру и нашла ее холодной в постели. Эфира никогда не испытывала горя сильнее, чем то, что накрыло ее в то утро. Оно вырвалось из ее легких и горла, потрясло ее до самых костей.

Ее крики привлекли соседей, которые пришли и обнаружили тело Беру. Эфира знала, что они сожгут его, как и тела остальных. Она дралась и сражалась, пока они оттаскивали ее. И когда она перестала чувствовать холодные пальцы сестры в своей руке, Эфира отключилась.

Она так и не узнала, что произошло, пока она была без сознания. Возможно, это и к лучшему. Когда она очнулась, то лежала возле тела сестры. Нет, возле сестры. Потому что Беру снова дышала. Ее дыхание было прерывистым, поверхностным, глаза дергались под веками. И когда Беру открыла глаза, Эфира поняла, что все вокруг них затихло. Единственным звуком было дыхание ее сестры.

И потом прозвучали первые слова ее второй жизни:

– Что ты наделала?

Они больше никогда не говорили о том дне. Они не говорили о коротком путешествии от их дома через молчаливую городскую площадь, тела их друзей и соседей лежали, словно сломанные куклы, вокруг них. Они больше никогда не говорили о пустых глазах и удушающей тишине.

Тогда Эфира в последний раз шла по деревне. Теперь она вернулась, снова надеясь спасти сестру.

Но боялась, что опоздала.

Она стояла у подножия часовой башни в центре города, прикрывая глаза от восходящего солнца. Плотная ткань закрывала нижнюю часть ее лица, защищая от пыльных бурь.

Кто-то здесь побывал. Об этом свидетельствовала раскопанная земля над утоптанной поверхностью рынка, свежие раны на коре платана, стоящего на краю главной площади деревни.

Да, кто-то здесь побывал. Эфира коснулась грубой коры платана. Крови не было, ничто не говорило о жестокости. Она отказывалась думать о такой возможности. Вместо этого она прошла мимо дерева, следуя по тропинке прочь от площади, вниз по извилистой немощеной дорожке, которую так хорошо знала. Дороге, ведущей домой.

Дом был точно таким, каким она его помнила, вплоть до трещины, бегущей от верхней части окна до плоской крыши. Она почти могла поверить, что если бы прошлась по мощеной дорожке и через арочный вход, то увидела бы, как отец сидит и делает наброски в своих журналах. Что если бы она зашла на кухню, то увидела бы, как мама ругает Беру за синяки и грязные ногти.

Но когда Эфира переступила порог, воспоминание мигнуло и исчезло, словно привидение.

– Беру? – позвала она в темном, пыльном доме. – Беру, ты тут?

Стук шагов нарушил тишину. Эфира бросилась через главную гостиную на кухню. Дверь, ведущая во двор, открылась.

– Беру!

Но человек, стоящий за дверью, не был ее сестрой. Это был Гектор Наварро.

Он смотрел на нее, замерев на месте.

– Что ты сделал с моей сестрой?

Гектор напрягся, на его лице промелькнула злость.

– Я ее не трогал.

– Где она?

– Там, где ее место. Где тебе нужно было оставить ее много лет назад. Прежде чем ты…

Эфира больше не в силах была слушать. Она протолкнулась мимо него, бросаясь во двор, сердце стучало в груди, словно испуганный зверь.

– Беру!

Беру лежала под акацией, ее тело находилось в неестественном положении, словно у соломенной куклы.

Эфира подавилась следующим вдохом, резкий крик боли вырвался из ее горла, когда она застыла. Она пересекла море, чтобы вернуться к сестре, но не могла заставить себя пересечь это последнее расстояние.

– Это сделал не я, – голос Гектора царапнул воздух позади нее. – Тебе вообще не нужно было возвращать ее. Тебе не нужно было ввязываться в дела жизни и смерти. Ты откладывала этот момент больше пяти лет. Ты забрала бесчисленное количество жизней. Теперь все будет правильно.

Эти слова накрыли ее и разошлись, как волны, но Эфира едва их слышала из-за грохота в голове.

Беру не может умереть. Не прежде, чем Эфира доберется до нее.

Ее ноги понесли ее через двор к Беру. Она опустилась на колени, взяла слабую руку сестры и прижала ее к своей щеке. Тихие, разрывающие душу всхлипы сотрясали ее.

Пальцы Беру дернулись, сжимаясь вокруг большого пальца Эфиры.

Эфира сделала отчаянный вдох, прижимая большой палец к запястью Беру, над черным отпечатком руки. Пульс Беру слабо трепетал.

Она была жива. Время еще было.

– Я здесь, – в отчаянии произнесла Эфира, убирая локон с умиротворенного лица Беру. – Я здесь, Беру. Я здесь.

– Тебе нужно попрощаться. Все кончилось.

Эфира вздрогнула от голоса Гектора, тихого, прозвучавшего рядом.

«Почему меня пощадили?» – спросил ее Гектор в камере Паллас Атоса. Эфира забрала всю его семью, но оставила его в живых.

А теперь Беру нужна была еще одна жизнь.

Пальцы Эфиры сжались на запястье сестры. Гектор не был похож на других людей, которых она убивала как Бледная Рука. Его смерть не будет несчастным случаем. После этого возврата не будет.

Но