По голосу я сразу узнал Попеля, которого вчера не рассмотрел в темноте.

— Получил!— сказал Васильев, приветствуя комиссара.

— Нажимайте, други мои, на четвертую скорость и сворачивайте на Буск, а я помчусь на перекресток и задержу наши тылы, они идут нам навстречу. Беда будет, если они врежутся в наши колонны,— сказал Попель.

Комбат капитан Скачков, оставшийся со своими танками позади, еще не вернулся из разведки, и от него пока нет никаких сведений. Васильев очень встревожен этим.

— А на Каменку разведку посылаете? — спросил Попель.

— Так точно, через пять минут выйдет,— доложил Васильев.

— Добре! — Попель кивнул головой и поехал по шоссе вперед.

Я получил задачу: выйти в район Каменки, лично установить, на какой рубеж вышли гитлеровцы, какими войсками и есть ли там наша оборона. К 16 часам я должен прибыть в местечко Красно, где к этому времени будет штаб дивизии.

Все беженцы, собравшиеся в Подбережце, кого только я ни спрашивал, заявляли, как один: «Панцерники германа ходят кругом Каменки». От границы до Каменки не меньше пятидесяти километров. Неужели фашисты действительно уже там? Я сомневался в достоверности рассказов беженцев, но, отправляясь в разведку с тремя БТ-7, все-таки наметил рубеж возможной встречи с противником на пути к Каменке.

Поток подвод, колясок, заваленных домашним скарбом, людей, пеших и конных, с котомками за плечами, с детьми и курами на руках, выходит из русла дороги и широко разливается по степи, обтекая наши танки. Люди с ужасом оглядываются назад, на тучу пожарищ, поднимающуюся, из-за горизонта, и бегут, подгоняемые сзади криком и плачем.

Все мокрые от пота, в одежде, прилипшей к телу, но никто не остановится, чтобы передохнуть, выпить глоток воды, протереть забитые пылью глаза.

Свернув с дороги в поле, мы несемся берегом людского потока. Замечаем в нем мелкие группы бойцов, бредущих в тыл. Возмущенный, я останавливаю двух красноармейцев. Оба нерусской национальности, плохо понимают меня, но наперебой, дополняя слова жестами, стараются объяснить, что идут в тыл потому, что в их части выбыли из строя все командиры.

Что делать? Отпустить нельзя. Каждый солдат, даже по делу идущий в тыл, для толпы — основание к панике.

— Садись на машину, — командую бойцам.

Бойцы охотно взбираются на корму танка, оглядываются, машут руками, кому-то весело кричат:

— Давай, давай сюда, едем обратно, есть командир.

Вскоре на наших танках — полный десант. Размещать желающих вернуться назад больше некуда. Спрашиваю бойцов, где противник. Говорят, что немцы Каменку еще не заняли, но подходят к ней со стороны Крыстынополя.

«Правильно ли я поступил, посадив на свои танки этих бойцов? Не внес ли я дезорганизацию? Если фронт прорван, впереди никого уже нет, зачем я их везу туда! Пусть бы отходили в тыл, в тылу их организуют». Но я не верю, что фронт прорван. «Если не прорван, их место там, впереди. Вернусь, доложу обстановку, и ночью подойдут танки. Иного решения не может быть», — так думал я, подъезжая к Каменке.

Где-то западнее Каменки стреляют танковые пушки, в местечке суматоха, беготня. Мы выдвигаемся на западную окраину. Отсюда видно, что впереди, у селения Батятыче, сосредоточивается много танков. Справа и слева от шоссе, ведя по нас огонь, идут на высших передачах два взвода танков. Мы приготовились обстрелять их, а потом отойти, как вдруг в одном из головных танков, идущих вдоль шоссе, я узнаю по антенне, венцом опоясывающей башню, наш командирский БТ-7.

— С ума сошли!— ругается Микита.

Как вскоре выяснилось, мы приняли за немцев разведку нашей 32-й дивизии.

Трудно было разуверить экипажи по нас танков, что мы не немцы. Для этого пришлось пойти на риск и чуть не поплатиться жизнью.

Показывая назад, на Батятыче, танкисты 32-й дивизии сообщили нам, что там полки их дивизии готовятся к атаке Каменки, где должно быть 300 немецких танков и авиадесант.

— Откуда вы это взяли? — смеемся мы.

— Получили приказ командующего 6-й армии, — отвечают нам.

Потом мы узнаем, что 32-я дивизия после сорокакилометрового марша была с ходу повернута назад для уничтожения немецких танков у Мосты Вельке. Однако противника там не оказалось, и дивизию опять повернули в тыл, на Каменку.

Ругаясь, танкисты 32-й дивизии едут с нами в местечко. 

В центре местечка, на перекрестке улиц, стоит пригожая чернявая молодка в белой галицийской сорочке, вышитой красным и черным. В волосах у нее красный цветок. Несмотря на всеобщую суматоху, она бойко торгует крупной яркокрасной клубникой. Завидев наши танки, молодка вырывается из толпы обступивших ее красноармейцев и бежит нам наперерез. Я останавливаю машину.

— Хочу угостить пана офицера суничками, — говорит она, кокетливо показывая на клубнику. — Карбованец стакан, всего только, — и, не дожидаясь ответа, подает мне аккуратный кулек.

Тотчас такой же кулек вручается и Кривуле.

— Не пан, а товарищ, — строго заметил я.

— Ой, какой вы серьезный! — игриво поводя бровями и плечами, певуче говорит она. — У нас таких в дивизии нет!

— В какой дивизии? — удивленно спрашиваю я.

Молодка называет номер нашей дивизии и высыпает второй стакан в мой кулек.

— Я там в столовой работала. Муж у меня старшиной в полку, що стояв у Сандова-Вншня. Чи не встречали вы его полк? Ни, кажете? Ай-яй-яй! Мы ж разлучилйсь на той неделе, а тут война... Так и не виделись Ось теперь стою тут, на перекрестке, второй день жду может, встречу, чи то увижу, кто знает, где он.

— А где живешь, молодка? Мужа встречу,— на какую улицу приезжать нам? — вдруг спрашивает Кривуля.

Я смотрю на него: неужели этот сердцеед собирается здесь амурничать?

— Живу дальше, на соше, справа дом в саду, — скороговоркой отвечает она. — Заезжайте, будь ласка. А як будете в штабе, передайте командирам привет от Гали, скажите — из столовой, — и она торопливо отошла.

— Надо задержать! — сказал мне Кривуля на ухо.

— Кого?

— Шпионку,— он кивнул в сторону молодки.

— С чего ты это взял? — засмеялся я и отдал механику команду: